Родилась 5(17) декабря 1894 года в дворянской семье архангелогородцев, проживавших тогда в Петербурге. Отец, Пётр Герардович Минейко, инженер Архангельского порта, крупный специалист строительства портов Белого и Баренцева морей; мать, Надежда Михайловна, урожденная Двойникова, заканчивала по классу рояля Петербургскую консерваторию.
Родилась 5(17) декабря 1894 года в дворянской семье архангелогородцев, проживавших тогда в Петербурге. Отец, Пётр Герардович Минейко, инженер Архангельского порта, крупный специалист строительства портов Белого и Баренцева морей; мать, Надежда Михайловна, урожденная Двойникова, заканчивала по классу рояля Петербургскую консерваторию.
Окончила Архангельскую гимназию (1912, с серебряной медалью),
Окончила Архангельскую гимназию (1912, с серебряной медалью),
историко-филологический факультет Высших (Бестужевских) женских курсов (СПб., 1917).
С 1918 - преподаватель отечественной истории и других дисциплин в учебных заведениях Архангельска.
1925 - сотрудник Института промышленных изысканий (с 1937 - Центральная водорослевая науч.-исслед. лаборатория);
1925 - сотрудник Института промышленных изысканий (с 1937 - Центральная водорослевая науч.-исслед. лаборатория);
с 1943 - заведующая лабораторией. В годы ВОВ - организатор производства из водорослей витаминных питательных масс для жителей г. Ленинграда.
К.П.Гемп - специалист в области истории сёл Белого моря, северных монастырей, старообрядчества на Севере.
К.П.Гемп - специалист в области истории сёл Белого моря, северных монастырей, старообрядчества на Севере.
Участник и руководитель научных экспедиций по Балтийскому, Баренцеву, Белому морям, по Заполярью, где собрала материалы по истории, искусству и этнографии Севера. Собиратель поморского фольклора.
К.П. Гемп - автор многих книг об Архангельске и Беломорском Севере, исследований о М.В.Ломоносове, протопопе Аввакуме, ненецком самородке Тыко Вылке, ученых полярниках Г.Я. Седове, В.А. Русанове, Р. Я. Самойловиче и других. Её труды являются достоверными источниками по истории, географии, этнографии, культуре Поморья.
К.П. Гемп - автор многих книг об Архангельске и Беломорском Севере, исследований о М.В.Ломоносове, протопопе Аввакуме, ненецком самородке Тыко Вылке, ученых полярниках Г.Я. Седове, В.А. Русанове, Р. Я. Самойловиче и других. Её труды являются достоверными источниками по истории, географии, этнографии, культуре Поморья.
«Сказ о Беломорье» - книга, в которой, по отзыву академика Д.Лихачева, создана «грандиозная картина поморской и крестьянской культуры Русского Севера».
«Сказ о Беломорье» - книга, в которой, по отзыву академика Д.Лихачева, создана «грандиозная картина поморской и крестьянской культуры Русского Севера».
Фёдор Абрамов в своей статье «К.П. Гемп и её “Сказ о Беломорье” писал, что «повествование К.П. Гемп о поморах, об их жизни и быте, об их нравах и обычаях, об особом – высочайшем – в их среде культе слова можно без преувеличения назвать энциклопедией народной культуры Беломорья».
Фёдор Абрамов в своей статье «К.П. Гемп и её “Сказ о Беломорье” писал, что «повествование К.П. Гемп о поморах, об их жизни и быте, об их нравах и обычаях, об особом – высочайшем – в их среде культе слова можно без преувеличения назвать энциклопедией народной культуры Беломорья».
К.Гемп оставила нам в наследство единственный в своем роде «Поморский словарь» с тысячами забытых и полузабытых русских слов, в которых звучит многовековая музыка русской речи.
К.Гемп оставила нам в наследство единственный в своем роде «Поморский словарь» с тысячами забытых и полузабытых русских слов, в которых звучит многовековая музыка русской речи.
.
КСЕНИЯ ПЕТРОВНА ГЕМП
1958 г.
От составителя:
Ксения Петровна Гемп, ур. Минейко (1894-1998) – человек легендарный в городе Архангельске, где она прожила почти всю свою жизнь. Архангелогородцам повезло – многие из них знали ее лично. Остальные знают ее по ее книгам, самые известные из которых – «Сказ о Беломорье» и «Словарь поморских речений».
Посмотрите на годы жизни этой замечательной женщины и не удивляйтесь, здесь нет ошибки – да, она прожила более ста лет. Родилась она в Петербурге, где ее родители, архангельские дворяне, в то время учились, отец – в Технологическом институте, мать – в консерватории. По окончании института отец, инженер-технолог (что в те годы значило гораздо больше, чем сейчас) вернулся с семьей в Архангельск, где стал крупным специалистом по изысканию и строительству морских портов на побережье Белого и Баренцева морей, и многое сделал для своего города. Семья была высоко образованной и интеллигентной, в их доме собирались ученые, исследователи, культурные деятели того времени. С детства окруженная талантливыми и творческими людьми, Ксения с серебряной медалью закончила женскую гимназию, затем педагогический класс, получив диплом домашней наставницы по русскому языку и математике. Потом поехала в Петербург и поступила на Высшие женские курсы, более известные как Бестужевские – первый и единственный в то время женский университет. Блестяще закончила историко-филологический факультет и летом 1917 года вернулась в Архангельск, где начала преподавать.
Революция резко изменила жизнь семьи. Отец погиб в 1920 году при невыясненных обстоятельствах, мать через год умерла в лагерях от тифа. Ксения продолжала преподавательскую работу, но в 1925 году оставила ее, объясняя это болезнью сына, хотя реальной причиной было, скорее всего, «неблагонадежное» происхождение.
С февраля 1925 года и до самого выхода не пенсию (1974) она проработала в области альгологии – науке по изучению водорослей. Более тридцати лет возглавляла Центральную водорослевую научно-исследовательскую лабораторию, став ведущим специалистом-альгологом и опубликовав более 70 научных работ. В годы Великой отечественной войны работала над получением пенициллина в Архангельске, организовала производство пищевых продуктов из водорослей в блокадном Ленинграде. После войны стала инициатором искусственного разведения анфельции в Белом море, на Соловецких островах, в возрасте 75 лет спускаясь с аквалангом на дно…
Волею судьбы альгология стала главным делом жизни Ксении Петровны Гемп, но она никогда не забывала свое первоначальное увлечение и в душе оставалась историком и филологом. Вместе с мужем, тоже историком, собирала древние рукописи, карты и книги, работала в архивах, вела обширную переписку с учеными из других городов. Ее научная и общественная деятельность не имела границ, только перечисление ее заняло бы несколько страниц. Член научно-методического совета областного краеведческ ого музея, член ученого совета областного исторического архива, лектор общества «Знание», ученый секретарь Архангельского отдела Всесоюзного географического общества, консультант художественных фильмов «Михайло Ломоносов» и «Россия молодая», и прочее, и прочее, и прочее… Она была настолько занята, что у нее, может быть, никогда не хватило бы времени написать те две книги, которые сделали ее знаменитой, если бы не несчастный случай – в 83 года она сломала ногу и впервые оказалась прикованной к своей маленькой квартирке на набережной Северной Двины, д. 100. Только тогда взялась она за расшифровку старых стенографических записей, которые вела всегда, в каждой поездке, в каждой командировке, в каждом соприкосновении с местными жителями, коренными поморами, внимательно слушая и записывая то, что считала величайшим богатством – слово поморское. Книги эти мы уже упоминали, это «Сказ о Беломорье» и «Словарь поморских речений». К какому жанру их отнести? Мемуары? Этнографические заметки? Филологический труд? Я бы, скорее, назвала их песней души, песней о том, что Ксения Петровна так любила – о ее родном Беломорье. «За этим словарем – вся моя жизнь», – писала она в предисловии. Как пример, приведу только три толкования из «Словаря» – о море, о старых временах, и о чувствах человеческих. И комментарии будут излишни.
ВЗЫГРАЛО МОРЕ – разыгрался ветер, и пошла волна, началось волнение.
Взыграло наше море Белое. Получасу не прошло – гребни взбеливать зачали, а там и взводень встал, зашумел, запылил. Сиди на печи, помор. Любит наше Белое себя показать. Кажись, спокойной ковшечек, а ветер зачнет силу показывать – ну где же ему отстать. Ну и взыграет. Волнышки невелики, а обещают взыграть и поболе – ветер-то восток. Взыграет море, но не завсе идет к шторму, а, может, и стишает к вечеру – ветер-то летний, обедник. На берег зашло море, взыграло на всточниках, поднялось – вот-вот запылит.
ДОСЮЛЬНИЙ, ДОСЮЛЬНОЙ – прежний, давний, до нашего времени.
В досюльны времена рыбы-то ловилось куды больше: сельдь грудно шла, семушка в каждом замете. Народу боле стало, рыбу-то и приели. Кормись ноне сайдой да мойвой. Девку замуж отдаем, дак и придано идет все мои парчевы сарафаны и коротеньки. Они все досюльни, мне от матушки это придано. В досюльни времена труд тяжельше был, ноне легко жизнь пошла, то и обленился народ. Досюльни времена по памяти родительской знаем. Когда мы пришли на Терский бережок – не знаю я, не на моей памяти, досюльны мы, испокон здесь, на Варзуге, живем. Досюльны-то жители крепко живут, а пришлы – те еще помаются. Да обживутся. Жизнь здесь хорошая. Досюльны привычны и к морю, и к ветру, и к морозу.
ЛЮБОВЬ
И што оно такое – любовь? Пришла, шестнадцать мне было. Взяла за сердце. Всё я забыла, одна радость – свидеться с им. Он взял в жены другую, я – побоку. Скорехонько выдали меня в другую деревню, на другой морской бережок. Мужик у меня хороший был, работящий, неругливый. По своей любви когда и слезу пролью. Не забывается. Мне сорок шесть теперь, а всё помню. Все ласковы словечки. Любила мужа до беспамяти. Война его взяла. Слова и руки его – всё вспоминаю, забыть не могу. Как без него выжила? Видать, для ребят. Двое их. Бывало, сколько я выходил за ней, как она девкой была. Все у ей с форсом было (оба смеются). «Не пойду за тебя». Верность моя победу взяла. Заслал сватов – дала согласие. Ждала, небось, сватов. Любовь у нас была верная, в радость. В жизни нашей она форс свой оставила. Теперь, на старости, в уваженьи живем. Деток пятерых выростили. И от их уваженье нам. Серебряную справили двадцать тому, к золотой подходим. Трудились согласно: я – добытчик, она – по хозяйству. Обои труда не мало положили по дому – там достаток. Когда и шумели, она и зачинала (смеются).
В последние годы Ксении Гемп в ее квартире раз в неделю устраивались вечера, где собирались люди, интересующиеся историей и культурой края. Придти туда мог любой. Бывал на этих вечерах и Николай Николаевич Уткин, архитектор из Петербурга, как и я, закончивший ЛИСИ, любимый ученик нашего любимого преподавателя истории русской архитектуры Юрия Сергеевича Ушакова. Закончив институт, молодой Уткин оставил родной город и переехал в Архангельск ради прекрасных северных церквей, изучению и реставрации которых посвятил всю свою жизнь. Именно от него, будучи студенткой, я услышала в первый раз слово «Унежма», и, может быть, когда-нибудь еще напишу об этом. К Ксении Петровне его привел кто-то из знакомых. Она была уже стара и говорила с трудом, но каждый вечер, превозмогая усталость, вдохновенно рассказывала – о ее любимом русском Севере, о его древней истории, его богатой культуре, его мужественных и сильных людях, воспитанных морем.
***
Ксения Петровна Гемп бывала в Унежме как минимум пять раз: в 1948 г. (приблизительно), в 1953-м, 1958-м и 1961-м. Бывала она там, очевидно, в командировках – там, как и в других местах, в колхозные годы добывали водоросли. В 1958 году, в четвертое посещение нашей деревни, она записала «Сказ о взятии Рязани», приведенный в книге «Сказ о Беломорье». Имя сказительницы – Парасковия Парамоновна Ампилова.
Фамилия Ампилова – не унежомская. Здесь таится весьма любопытная загадка, и я пока не могу ее разгадать. Дело в том, что нигде – ни в одном списке избирателей унежемского сельсовета и колхозников колхоза «Великое дело», которых в старых архивных делах мне попадалось множество, не встретилась фамилия Ампилова, мало того, не встретилось даже имя Парасковия Парамоновна. Я расспрашивала о ней старых унежомов, живущих в Архангельске и Мурманске, помнящих события, годы, имена, но никто, ни один человек не мог вспомнить эту женщину. Население Унежмы в колхозные, а тем более послеколхозные годы, было не так уж велико, и с уверенностью можно сказать, что каждый там знал каждого. В чем же дело?
Анна Ивановна Кондакова, бывшая унежомка, проживающая в Архангельске, на мой вопрос высказала предположение, что фамилия Ампилова созвучна с Акилова, а Акиловы – она из распространенных унежемских фамилий, и, может быть, здесь просто имеет место ошибка. Это вполне вероятно – Ксения Гемп, по ее собственному признанию, расшифровывала запись (вероятно стенографическую), спустя 20 лет, и было ей уже за 80. Но Парасковии Парамоновны Акиловой тоже никто не помнит. В списках колхозников ее могло не быть, потому что к моменту образования колхоза (1930 г.) ей было уже за 50. Но списки избирателей? Может быть, была «лишенкой», из кулаков? Но к концу 30-х годов все «лишенцы» были либо высланы из деревни, либо восстановлены в избирательных правах. Что же тогда? Давно уже жила в городах и приезжала в деревню только на лето? Вообще никогда не жила в Унежме, и Ксения Гемп ошиблась не в фамилии, а в месте?
Как ни обидно это признавать, но похоже, не было такой женщины в Унежме, и запись «Сказа» сделана в какой-то другой деревне. Многие нюансы говорят об этом: и упоминание чужих, не унежомских, фамилий, и то, что сестра сказительницы вышла замуж в Нёноксу (с которой у Унежмы не было тесной связи), и то, что бабка ушла в Амбурский старообрядческий скит, хотя были скиты и поближе к Унежме … Мне кажется, место, где было записано сказание, тяготеет больше к Онежскому полуострову, к Летнему или Онежскому берегам, т.е. к нынешнему Приморскому району, а может, и подалее – к Мезенскому.
Но предположим все-таки, что Ксения Гемп не ошиблась, и что сказ о сокрушении Рязани действительно записан в Унежме. Что мы знаем тогда о безвестной унежемской сказительнице? Парасковья Парамоновна Ампилова (возможно, Акилова), рождением до 1878 г., а вероятно ранее. Потомственная унежомка, т.к. еще бабка ее жила в Унежме. Бабка была старообрядкой и на старости лет ушла в Амбурский старообрядческий скит. У нее была книга древнего письма, которое внуки, став грамотными, разобрать не могли. Из этой книги бабушка читала им «Сказ о сокрушении Рязани» и другие истории – про Мамая, про Ивана Грозного, про Соловки.
Сама Парасковия Парамоновна славилась как хорошая певунья – песни она «в нитку вела», знала их множество, ее приглашали петь в другие деревни. Было у нее трое сыновей, все погибли в Первую мировую войну. Кто-то из детей, однако, остался в живых – у нее было несколько внуков, четверо из которых погибли во Вторую мировую войну. Осталась внучка и ее потомство, с ними-то старая женщина и жила в Унежме свои последние годы. По ее словам она – последняя из рода Ампиловых, т.к. мужчин, продолжателей фамилии, в их роду не осталось .
В заключении этого длинного предисловия хочу заметить, что, даже если «Сказ» записан не в Унежме, а в какой-то другой деревне, то, спустя годы, он прочно ассоциировался у Ксении Гемп именно с Унежмой (имя Парасковии Парамоновны неоднократно упоминается в связи с ней), поэтому его все равно можно считать унежемским.
А что же скажем мы про описание самой деревни, предваряющее «Сказ»? Унежма ли это, или ее таинственная сестра-близнец? Можно было бы однозначно сказать: да, это Унежма, если бы не несколько настораживающих моментов, которые я отмечу в примечаниях. Мне кажется, был у Унежмы двойник, слившийся с ней воедино в памяти Ксении Петровны… Эта загадочная деревня-близнец должна быть очень похожа – и по созвучию названий, и по облику, и по духу. Должна она быть на море, прямо на берегу, и иметь деревянную церковь (побольше унежемской), и быть почти заброшенной. Распространенными фамилиями там должны быть Ампиловы, Деревлевы, Антипины, Мякишевы, Агафеловы… Быть может, кто-то поможет разгадать эту загадку? И если такой двойник найдется, то именно там был записан «Сказ о сокрушении Разани», именно там жила сказительница Парасковия Парамоновна Ампилова, и именно там читала Ксения Гемп свой «Плач о невозвернувшихся с поля ратного».
Фрагменты из книги «Сказ о Беломорье»
И мена М.С. Крюковой, М.Д. Кривополеновой, их произведения давно и широко известны в стране. Но были в поморском крае удивительные сказительницы, чьи имена и творения до сих пор остаются безвестными. Об одной из них расскажу.
В августе 1958 года я четвертый раз побывала в Унежме. Это старинное село расположено на юго-западном берегу Онежского залива Белого моря, в низине дельты мелководной и каменистой реки Унежмы. Оно упоминается в документе XV века – переписи владений новгородской посадницы Марфы Борецкой, владелицы-захватчицы многих земель и промыслов Беломорья . Село уже в XIX веке было большое и богатое, к XX веку в нем насчитывалось 80 дворов и 555 человек взрослого населения. Жители занимались сельским хозяйством, сравнительно с другими близлежащими селениями здесь было значительное поголовье рогатого скота, сенокосы были большие и богатые . Кроме того, унежане , как и все поморы, промышляли в Белом и Баренцовом морях рыбу и морского зверя. Были у них своестроенные суда – поморские карбаса, пригодные для далеких плаваний, промысловое оборудование и знание своих северных морей, северных ветров. Ходили они промышлять и на Новую Землю, привозили гольца, оленью шерсть, кое-какую пушнину и гагачий пух. Оленью шерсть в прошлом широко применяли для набивки постелей и даже подушек. Из гагачьего пуха вязали на спицах узорные шали и платки. Они были мечтой каждой поморки. По наследству их передавали. До Архангельска и Питера доходила слава пуховых гагачьих шалей, вязаных унежанками. На Всемирной выставке в Париже в начале нашего века побывали они. Не уступили оренбургским. Торговое было село. Избытки промыслов везли в Онегу и Архангельск на ярмарки.
В тридцатые годы село начало помалу пустеть, в пятидесятые уже несколько домов было заколочено. При четвертом моем посещении большая часть домов стояла «без глазу и призору». Окна и двери их были забраны досками, взвозы на поветь полуразрушены. Первое впечатление: пустое, замолкшее село. Но нет, не все покинули пепелище. На крыльце трехоконного дома сидели две женщины. Я подошла к ним, поздоровались, разговорились.
– Пустовато стало у вас. Выехали в другие места или на промысле?
– Мало́й ноне у нас промысел. Пять старых мужиков на своем жительстве осталось, тут недалече рыбку кое-какую ловят. Молодежь ушла вовсе, на производства.
– Как и чем вы тут живете?
– Помаленьку живем, огородцы маленькие есть, картофель, репу, редьку, капусту ро́стим. Всё работа и какой-то доход. Невелик, конечно, а все же своя копейка. За хлебом карбасом либо зимой пешем в Нюхчу ходим, сухари, сушку, сахар берем. «Пензии» есть кой-какие, ягоды, грибы в Нюхче сдаем. Одна корова в селе есть.
– Радио у вас есть, газеты, письма получаете?
– Радиво нет, газетка Петровичу ходит, почитать всё дает и сам объясняет суть делов, письма тоже ходят от детей, иной и деньжат посылает. А так, больше смерти ждем. Все больше старые тут. Гадаем, кто кого хоронить будет. Ругаемся промеж собой, так, не из-за чего. Дела стоющего нет, ребят нет, вот и ругаемся .
За деревней, на открытой поляне перед Большой Варакой (холмом), по-прежнему стоял одинокий деревянный одноглавый храм, еще более ободранный, чем десять лет назад, но все еще рослый, могучий. Его увидишь на море еще с дальних подходов к устью Унежмы. В одиночку борется он с ветрами, непогодами, но все еще стоит прочно, как укор нерадивому человеку, не отдающему должного уважения труду, таланту, творчеству самобытных зодчих, плотников, резчиков и живописцев, поставивших его в 1826 году. Строили-возводили все сельским обществом, звоны какие были навешаны знаменитые .
Храм, благодаря своей высоте и положению на открытом, возвышенном месте, служил неофициальным маяком. В периоды ненастья, ветров, штормов, на вышке у купола сельчане жгли сигнальный огонь, подавали весть рыбакам, застигнутым погодой на промысле. Этот огонь на храме-маяке помог спастись многим рыбакам и морякам, выбраться из слепящей вьюжной заверти, под визг и свист полуношника, под рев грозных взводней на родной бережок. Все же кто-то неизвестный при малых возможностях, но по велению совести былого «кумпанства» и по доброте душевной прикрыл кое-какие дыры на крыше, подколотил провисающие доски и навесил замок у входа. Всё какая-то охрана.
Когда-то здесь, в старинной трапезной храма, проходили собрания сельчан, они судили-рядили, решали все дела сельские, творили суд над нарушителями порядков и спокойствия села. На лужайке девицы в праздники водили хороводы, заводили песни, похваляясь ста́тью и нарядами, женихам себя казали. Парни выхвалялись силой, удалью, городки ставили, в звоны играли, на девиц поглядывали, невест себе приглядывали.
И перед, и за Варакой следы труда человека: когда-то возделанная земля для полей, луга для сенокосов. Утратила Унежма былое экономическое и историческое значение. Оставил человек когда-то с громадным трудом обжитые места. Ушел на современные рыболовные оснащенные техникой суда, на промышленные предприятия, на стройки – туда, где гул машин, где ритмично стучит сердце мотора, где радио, телевизор, библиотеки, самодеятельность, где широкая дорога вперед. Ушел в большой людный мир.
В конце села между уснувших жилищ стояла большая пятистенная рубленая изба. Охлупень с четко вырезанным коньком, крыльцо под навесом на резных столбиках, взвоз целехонек, ворота во двор прикрыты, на окнах белеют занавески. Хозяева живут здесь. Вспоминаю – в прошлые приходы живала я в этом старинном доме по нескольку дней. Здесь-то я уж всего наслушаюсь, как и прежде. Надеюсь, встречусь со старыми знакомыми. Стучу, вхожу, здороваюсь. Встречают приветливо, по-беломорски. Изба большая, чистая, красивая мощная печь. У печи хлопочет молодая женщина, ей помогает девчушка лет двенадцати. У окна на лавке сидит старая женщина с вязанием в руках. Она смотрит на меня поверх очков. «Заходи, гостьей будешь, давно никто не захаживал. Откуль тебя опять занесло, знакому стародавню? Я тебя, Ксеньюшка, сразу признала». Здоровались и ликовались мы по-хорошему, как полагается в Беломорье после долгой разлуки. Хозяйка, Парасковия Парамоновна Ампилова, познакомила меня с внучкой и двумя правнучками. Хозяин – муж внучки – был на промысле.
Десять дней прожила я в этом гостеприимном доме, сохранившем во многом старый поморский уклад. Изо дня в день шел наш разговор о том, чем живем, о близком и далеком, все еще памятном и Парасковии, и мне, но уже иной раз и странном ее внучке, и особенно правнучкам.
Началось все с песен. Правнучка начала напевать-мурлыкать какую-то современную песенку. Парасковия прервала её: «Загунь, не тешат твои песни. Нонешни песни для молодых. Толкут и толкут одни и те же слова. Завтра другу схватили, тоже толкунок, другое слово вертят-перевертывают. Сегодняшнюю уж и отставили. Ни на сердце, ни в памяти не осталась».
Парасковия вспоминала, как она девицей хаживала не только на свои унежемские хороводы, но ее приглашали и в другие деревни. Хорошо запевала она песни девичьи, в нитку вела и знала их множество. Тут вмешалась внучка: «Осьмой десяток перешла , а нет-нет да и запевать зачинает. Вот такова наша бабка».
Затем продолжался рассказ Парасковии Парамоновны: «Живем – не жалуемся, потому как работаем. Всё своими силами да старанием нажито. Живем сердешно, в семье ни разделу, ни шуму не бывает.
Только горе-печаль у меня про сынов и внуков. Трех сынов в перву мировую и четырех внуков в последней я утеряла. Мужиков нашего корня в семействе нет, я последняя рода Ампилова. Именной род кончился. Не одни только моего, ампиловского, корня с войны не пришли, и других корней тысячи. Какие города-села, какие народы защищали – не знаем, нам известия не давали.
Газетки читаем, школьны книжки есть. Всё не то, ни на сказывание, ни на песню не находит это. Не находит, нет. Говорят, стихи это нонешни. А по мне, так наговорено всяких слов – и всё. Или на деревню шлют плохое писание, думают, хорошего не поймут. Поймем, да еще укажем, что не так.
Нам надо навечно, и для всего нашего места, и чтоб Мезень, и Варузга, и Кандалакша признали и сказывали, как про своих. Знаю такие сказывания про город Рязань и рязанцев жителей. Не видать, не бывать нам в Рязани – где она, на Оке-Волге далеко лежит, а сказывание о ней до Белого моря дошло и на голос и на сердце легло. Сказывают про нее и в других деревнях. Старое хорошее слово мы, поморы, храним.
Прошлым летом московки на судне приходили. Писать про старое хотели. Рублевку, а то и трешку подают. Не беру. Святое это дело – помнить про старое и сказывать, что помнишь. Благодарение за сказ мой слушаю, да и сама за послух благодарением отвечаю. Ты знаешь этот наш обычай, ты нам, как своя. Московки про Рязань не писали, говорили: «Это не поморское. Нам надо северное, поморское» .
Про Рязань я никому прохожему не сказывала. Нельзя под смешки да разговоры о таком деле сказывать. Своим сказывала, слеза у многих была. Редко сказывала, только чтоб не запамятовать вовсе. Помру, ты сказывай, первая будешь писать мое сказывание».
(Сказывание она прерывала своими замечаниями, привожу их в скобках).
И началось необычайное, на всю остальную жизнь памятное:
«Бабушка наша кончилась тому семьдесят лет , в землю легла. Чтица была великая. Как жила с нами в Унежме – читала разное нам, внукам своим. Старая книга была у нее. Мы потом в школу ходили, а читать книгу ейную не умели. Надпись не та. Баушка в Амбурский скит ушла доживать. Унесла книгу с собой. Отказала потом ее своей младшей дочери, котора жила в Нёноксе. Затерялась та книга, а может, кто унес, втихую прихватил. Ноне и так бывает. Интерес большой к книгам.
Слушала баушку, запомнила много, боле всего про Рязань. Страшное дело было на Рязани, то и запомнилось, не единожды слыхала, а всё дрожь брала. Такое дело было, событие на века. Не один век миновал, а народ наш, простой, поморский, всё помнит. Не я одна баушку слушала по книге. Слеза не выжималась, а всю душу дрожь брала. Что помню – скажу, мало теперь чего помню. Позабывать стала. Некому сказывать, да и восьмой десяток сама переломила. Слушай, пиши по-быстрому. Не спрашивай ничего. Сама скажу, что помню».
Парасковия сняла передник, оправила рукава и головной
платок. Перекрестилась и села на скамью в передний угол. Лицо ее
побледнело, глаза были прикрыты, руки теребили маленький платочек. Она
волновалась. Ее волнение передалось и мне, и ее внучке.
Вдруг она как-то
встрепенулась, выпрямилась, распахнула глаза, руки положила на стол.
Начала сказывать.
СКАЗ О СОКРУШЕНИИ РЯЗАНИ
«Н е вставало еще Солнце красное над степью дальней. Толь на востоке загорелося красно пламя ниточкой. А всколыхнулися травы высокие, кабыть ветерок по им прошел. То в степи дико́й ко́ней поить на Дон-реку погнали. Погнал враг грязно́й, нечисто́й, кибиточной. Ратью конской на Рязань собирался, грабить, губить целил.
(Изб по-человечески у его не было. В кибитках жил. Дикой был враг, без понятия и жалости.)
Но не спала Рязань, тревожилась, знала-чуяла: ей перво́й врага встречать. На стольный град Москву дорогу стерегчи-берегчи ей же опять. Главная она, Рязань, надёжа и крепостна защита. Приготовила Рязань стены бревенчаты крепкие, двойные, скобами схвачены, ёжи поверху. Башни бойные высокие, завалы да засеки непроходные округ Рязанских стен и башен. Остерегли и Оку-реку, как бы враг наплывом не подобрался. Все запасы воинские всякие из складо́в-амбаро́в к стенам, башням вынесли. Крепко биться-рубиться готовились.
Не спал и Смоленск-город, крепость великая, верная. Не спал и Меценск, невелик, а смело́й городок. Не спал и Владимир белокаменный, распрекрасный, со дворцами и церквами расписными, разукрашенными.
(Прозванье города – Меценск, вроде нашей поморской Мезени. Это хороший город должон быть.
Не повидала я города Владимира, а не единожды слыхала о его благолепии. Весть о хорошем далеко идет, крепко держится. Вот так.)
Все города-братья подмогу готовили. Мечи булатные ковали, луки тугожильные гнули, стрелы летучие пером оперяли. Едовы́е запасы в мешки да в сумы заправляли.
(У нас завсегда так. С Беломорья и с Мурмана и на француза, и на германа северные-то наши полки вместях хаживали. До самого главного города француза доходили. Медали были за то и у Деревлевых, и у Антипиных, и у Мякишевых . Немца тоже били в ихней столице. Стеной станет помор. Никому в подмоге не откажет. Так приучен на морском деле. Отказал бы кому в правой помочи – и домой не ходи. Родители осудят: не позорь роду поморского. Отец сына, хоть и женатого, за провинность такую может и огреть ремнем. Вот так. Не дело заветов отцовых забывать. Забыть их – своих не накопить. Мы так смотрим.)
В Рязани-городе князем стоял степенный воин. Гюрга́ прозвание егово, жена его Проксе́на, божоночка-краса. Очи синие распрекрасные, косы длинные.
(Прозвания не наши поморские. По старине, видно, прозваны. В святцах не записаны.)
Они пятерых сынов породили, взростили. Дочерью судьба обошла. Горевала мать. Матери дочь нужна беспременно. Сыну старшо́му двадцать два годка, а моло́дшему двенадцатый. Два старши́х сына уже жен поимали и внука от старшего князь Гюрга восприял. Старшего Фео́дора-сына отец отослал в татарскую о́рду подарки дарить, от находа на город Рязань откупаться. Не возвернулся сын пе́рвой, наследник отцов. Злобой татарской Феодор и еговы соратники все мукам преданы были и загублёны. Не возвернулся никто из стана ордова.
(Много народу загубил разный враг и на моей памяти. По нашим деревням поморским сколь не возвернулись с разных войн. Слез сколько пролито, сирот-то оставлено, хозяйств сколько порушено. Прошло како-то времечко – смотришь, и оправились. Нет, стоять нам века. Народ наш крепко́й. Вот так.)
И пришел час грозный, в жизни единожды встретится он. Князь Гюрга взошел на стены рязанские. Оглядеть и поверить, всё ль на местах, как воины рязанские к отпору врагу изготовились. И сказал князь Гюрга им твердое слово свое: «Стоять будем, как отцы-деды стаивали, и нам, потомству своему, стоять завещали. Тяжко будет, а ни один не забудет – Рязань мы». То слово «Рязань мы» рязанские воины все повторили.
Поставил Гюрга воинов всех по местам. Правую башню хранить приказал сыну второму. Заместо старшого Феодора сына его он поставил. Сторожить-берегчи леву сторону третьему о́тдал. Место свое взял князь у надворотной башни высокой. Башня та стерегла-берегла крепостные ворота́.
(Надворотная – самая высокая, главная башня. Вход – ворота стерегла. Видать все князю с высокого места, в середке всех. Укажет кажному его дело.)
Все рязанцы во шлема́х, в кольчуга́х. Мечем опоясаны, колчана́ми обвешаны. По леву руку лук тугожильный, а стрелы каленые, пером оперенные – у правой руки. Все изготовились встретить врага в тяжком бою.
Во двор княгиня Проксена всех жен, дочерей, матерей посклика́ла. Слетелись, как птицы вместях собрались. Костры порасклали, котлы принесли, смолу кипятили, камни калили, паклю крутили, смолили и жгли. Дымом и гарью ворого́в хотели душить. Кипящу воду, смолу, камни калены к стенам несли. Со стен на врага их молодши сыны опосля поливали, бросали.
Врага еще не видать, а идет грохоток, топот ко́ней несчислимых, дики́х. Вонь-заразу страшенную ветер несет. Враг дикой рушить, грабить идет на Рязань. Жалость не даст он ни граду преславному, ни воину хороброму, ни жительству старому-малому. Всех либо забьют, либо в плен уведут. Рязаночкам, девицам молоденьким, всех доля тяжельше, горшее. Опоганят, надругаются, охому́тят и опосля изведут. Биться рязанцам без сроку, на себя все тяготы брать, воинску доблесть беречь, славу Рязани.
Налетели, орут и крычат, свист подают. Скачут по-дикому, ко́ней вертя́т, на дыбки подымают, на вызгото́к позывают, толкают копытами бить. Лезут на стены без удержу, страху. Лезут на башни, как черные жу́ки, что в навозе живут. Крючьями стены и башни по бревнам цапляют.
Пала на Рязань черная туча великой вражеской силы. Из луков тяжелых стрелы каленые на стены, на башни рязанские она дожжом поливает. В одиночку бьется Рязань. Стрелой, каменьем, смолой и водой держит защиту.
Времечко не стоит, а бежит. Одна бьется Рязань, силы теряет. Подмоги все нету, ждут ее, не дождутся. Не дошла вовремя подмога, не поспела. Снеги сугровные, дороги не езжены, кони выбились вовсе. Пешем тяжко воины шли, ко́ней вели под уздцы. Воинскую походную справу на себе волокли. Все на подмогу спешили, силы своей не жалели. Видно, силы на месте собрали не все. Билась Рязань в одиночку.
Вдруг вскрычала княгиня, вся всколыхнулась. Несут со стены ее сына второго. Как пал тот сынок, права рука, на стену поднялся без зову четвертый, молодой, удалой, весь в отца. А было ему толь пятнадцатый год. И братнино место он занял, на отца лишь гляну́л. Дрогнуло сердце отцово – и этот мале́ц Рязани защитник.
Долго билась-рубилась Рязань в одиночку. Князь Гюрга оборону крепко держал. Круто и храбро бились рязанцы. Один за другим оборону сдавали толь смертному часу. Несут и несут со стены защитников, смерть восприявших. И средь их третий княгинин сынок. Он по левую руку бился на стенах, крепко, долго стоял. Матери многие тут потеряли деток своих, сынов молодых ненаглядных, опору свою.
По стенам точь ветер колыхнул и застонал. То князь Гюрга, стрелою пробитый, упал. Последний молодший остался княжий сынок. Светел волосом, ясен синим поглядом, нравом приветлив и весел. В матерь свою уродился, красу.
«Где ты, мой сын?» – встрепенулась княгиня.
«По давней стари́не на стене у отца, – ответил старый рязанец-слепец. – Последнее смертное благословенье и меч его он примает. С ним его други в забавах, в играньях, они свово не оставили княжича».
Тяжел воинский меч, и взял его сын руками двумя. На стене городской у башни высокой он бился с друзьями отважно. Недолго стоял он, прилетела стрела и смертно ужалила меж сини глаза. Пятого сына мать отдала на защиту Рязани.
Последни защитники держат стену́. Никто не ушел, не спасался рекой. Никто не покинул Рязани.
На поруганье врагу не оставят воинов, павших в бою. К дальней стене у реки собралися матери, жены и дети погребенье копать, всех в землю класть и платом покрыть. Обычай такой стародавной.
(Завет старый – покровом крыть. Последнюю охрану человеку воздать, защиту и память. Завсегда покров хороший готовят, иные из последнего, а покроют хорошо. Прощальный это покров.)
Все в землю рядками легли, одной земли люди. На приступок княгиня взошла, до земли поклонилась всем павшим в бою, всем, землю родную хранившим. Плач свой по всем убиенным рязанцам она прокрычала: «Князь мой, сыны мои ненаглядные, рязанцы хоробрые – дети мои, смерть воинская райскую дверь вам всем отворила». Лицом распрекрасным на погребальную землю княгиня легла. Руками могильный холм обнимала, сердцем к ему припадала. Прощалась с Рязанью и жизнью своей.
«В плен не ходить мне, без Рязани, без вас мне не жить». И бросилась сердцем княгиня на меч вострый. Этот меч первым ейный муж, главный в семье, и последним сыночек меньшой на защиту Рязани вздымали.
(Невестка тоже порешила себя. Смерть от руки своей на таком деле Бог простит. Я ране свечу ставила за их всех в день поминовения всех святых. Как помянуть ноне – разве только сказыванием. Поминать их баушка наказывала. Не забываем.)
Не отбилась, не отстоялась Рязань, но врагу не сдалася на милость. Полегли все защитники на стенах, на башнях. Стены и башни, всё жилое свое рязанцы сами до смерти своей сожигали.
Остались врагу только пепёл да тлен.
Нам о Рязани память осталась на веки.
И встала по памяти этой народной нова Рязань, как Сирин из пёпла. И жизнь, и слава ей на веки.
От нас воздаем всем рязанцам, стоявшим в бою, благодаренье, почет и поклон наш земной».
Закончилось сказывание. Парасковия Парамоновна встала, и мы, две старые женщины, отдали друг другу земной поклон. Я благодарила за сказывание, она за слушание.
Слушание и запись сказывания «О Рязани» продолжались пять дней. Сказывание Парасковия Парамоновна начинала под вечер. На следующий день утром я зачитывала ей записанное. Она часто прерывала чтение и просила повторить только что прочитанную фразу или отдельное слово. Раздумывала. Иногда она вносила поправки в последовательность слов и ударения или говорила: «Так». Чтение продолжалось. Когда все поправки были закончены, я вновь читала записанное, перерывов уже не было. Под вечер записывался новый отрывок сказывания, на следующий день утром вечерняя запись проверялась. Так сказывала и проверяла Парасковия Парамоновна пять дней сохранившееся в ее памяти удивительное повествование о далекой не виданной ею Рязани, пережившей в XIII веке страшное татарское нашествие.
На шестой день вечером в избе собралось девять человек. Я зачитала записанное. Слушали молча и взволнованно, а затем все с поклоном благодарили Парасковию Парамоновну. Она, уставшая, платочком вытирала редкие слезы.
«Конешно, давно и не близко, а сердце лежит, свое
родное».
Это было сказано в
Беломорье, в старой замирающей Унежме, о Рязани, перенесшей смертные
страдания и проявившей несокрушимое мужество шестьсот лет назад где-то
на далекой Оке-Волге. Сказала их одна из слушательниц, старая поморка.
На следующий день после окончания сказывания Парасковия Парамоновна сказала мне: «Ну-ко, возьми свои скоры карандаши. Есть еще у меня на памяти сказывания небольшие про Мамая, про Грозного царя, про Соловки наши. Запиши. Расскажешь другим. Все память о стародавнем.
Врагу не взять русскую землю. Сама знаешь, всё отдаем за нее, всё, нам, жонкам, самое дорогое. Ты рассказывай, а то некоторые нонешие и не знают, как испокон бережем родное-заветное. Сказывания старые храним в памяти. Посчитай-ко, сколь веков помнит простой-то народ, особо поморы, что свершилось-то. Родину помним, горя́ все ейные. Много их. Горевал и народ, а не жалился. Всё надея – пройдет.
Ты не обессудь. Нитку для складного голоса утеряла я. Сказывала, как могла. В книге-то больше складу. В память так и идет из книги, а потом и на голос. Стара я стала, говорила тебе, восьмой десяток переломила. Книгу баушка читала, а мне было восемь-девять годков. Вот так».
Записала я всё, но проверить текст со сказительницей не удалось, пришлось нам расставаться – мне надо было спешить в Онегу к рейсовому пароходу. Расшифровывала, припоминала полувыцветший текст я уже в Архангельске через двадцать лет.
Ниже – текст вступления Прасковии Парамоновны и ее сказывание. В запись сказывания, в скобках, включены ее примечания.
СКАЗЫВАНИЕ О ЦАРЕ ИВАНЕ ГРОЗНОМ
«Сама сказала тебе про Грозного царя. Вспоминать стала – мало упомнила. Это не про Рязань. Про Рязань-то баушка еще и от себя сказывала, книгу полнила. Про Грозного она незавсе читала. Почитает, да и крест положит: «Не к ночи будь сказано, слушано, потому как царь этот – сыноубийца. Грех незамолимый на ём, хоть и царь он был». Баушка на слово смела была. Все в ответе за грехи.
Б ыл грозен царь Иван Васильевич. Сердце жестокое, глухое от юных лет было у него. Лежало камнем сердце царево. Оно не понимало ни горестей, ни радости народа, над которым был он вознесен. В нем кровь играла, веселился он, как видел слезы горькие народные. Разумом-то он был силен и далеко глядел. Крепка была государева рука. (Так сказывали о нем, так и должно быть у царя.) Но сердце сумеречное и окаменелое сбивает разум с верного пути. Ведет оно на путь неверный, не на правду и добро, а округ да около вертит – задумал доброе, а сбился. Веселия сердечного, памятного на всю жизнь – и нет. Не было его у Грозного царя. Сам не рад, промашка ярестит его, пуще в гнев приводит. Вот он и кидался – то поклоны клал в церквах, то казнил, то миловал. Криком насылает он угрозу – устрашение округ его. То и прозван он – царь Грозный.
Все страшилися его. Жен имел он многих, но были все они с ним не в любви. Жены-то пригожие, молоденьки боялися его, и мало народилось деток у царевой семьи. Еговая вина, не тянулись сердца женины к нему, в страхе, в нежелании с ним были. (Каки уж тут зачнутся детки. Рази каки ущербны, с изъяном.)
Не век жить человеку, не век царствовать царю. Не хотел делиться царством Грозный царь, а пришлось ему приучать ко царству сына своего старшо́го. Рослый был он, молодец могутной, да слаб был сердцем, душою слаб сын-от то, царевич, первенец наследный. Страшился он, как все, Грозного Ивана. В трепете стоял он перед царем-отцом, как по спросу о Новгороде ответ ему держал. Не угоден был ответ Грозному царю. Разъярился царь, обеспамятел, поднял свой тяжелый костыль, размахнулся и ударил сына, да попал в височную кость, жизнь хранящую. И упал царевич-сын, как подкошенный, на ковры, ко престолу, ко подножью царскому. Насмерть сын убиен отцом. Убиен царем наследник царства.
Как увидел царь невинну кровь сыновью, родным отцом пролитую, не отцово сердце, а разум царский, устрашенный, тут возговорил. «Не я, не я, то костыль из рук сорвался», – кричит, стонет царь. Не сына наследного, видать, он пожалел, а устрашился Божьей кары за себя. Но всё же обымает, поднимает он царевича. Руки царевы сыновья кровь, кровь отцова, дедова, тут и обожгла. Показала кровь – он, отец, погубитель сына, государева наследника. В злобе, в гневе царском он святую заповедь порушил.
Правда-истина по земле идет и в сердце людей стучит: «Не страшится совести своей Грозный государь-отец. Не покается – держать ему ответ на последнем Суде страшном».
Припоздал он в покаянии своем. Не смывалась кровь невинная сыновья с рук отца-царя. До кончины дней очам Ивана Грозного царя блазнит. Он во снах кричал: «Не я, не я!»
К небесам закрылась дороженька царю.
(Покоя с той поры царь Грозный, видать, до смерти своей не знал. Не должон был и знать. Совести не ответил он, потому как с царя и спросу не было).
Примечания Парасковии Парамоновны – это короткие сказывания, свидетельствующие и о прочной памяти народа, и о высокой нравственности его оценок.
Уважительно и бережно должны мы относиться к народной памяти, к наследию творцов безвестных, века хранившемуся в ней. Оно всегда находит отклик в родной душе, отчее наследие, а зачастую помогает человеку на трудных путях жизни. Напоминает нам это наследие и о величии нашей Родины, и о нашем долге перед нею. Напоминает о несокрушимой верности народной родной Земле, своему краю, о готовности стоять за них.
СЛОВО О НЕВОЗВЕРНУВШИХСЯ С ПОЛЯ РАТНОГО
Когда в 1958 году была я в Унежме у Парасковии Парамоновны Ампиловой, записывала от нее «Сказ о сокрушении Рязани», пожалилась она мне в одном из разговоров: «Не знаем, какие сказания, сказывания, песни складены по воинам, всем нашим поморам невозвернувшимся. Видать, ничего не написано, али писал кто, а никому на память не легло – так писал, не для нас. До нас не доведено. Обида это, все молодые они, молодость свою отдали, а говорят нам: «Погиб», – да не погиб, а на защиту Родины жизнь свою положил. Ничего не сказывают душевного. Всё веселые песни поют, больше про тех, кто на виду живой остался, – живым не в укор это я сказала. Защитники-то безотказные в землю неизвестную полегли, сами они молчат. Об их молчать – не по совести это.
Слово надо простое, правое, душевное. Оно везде пройдет и найдет сердце ожидающее. Тоску-память утешит».
При расставании она, потерявшая в первую мировую войну трех сыновей, а в Великую Отечественную четырех внуков своих, дала мне наказ написать Слово о наших воинах невозвернувшихся.
В 1961 году я вновь побывала в Унежме. Привезла на суд Парасковии Парамоновне Слово о невозвернувшихся с поля ратного – плач моря Белого.
На следующий день в ампиловскую избу собрались все старые женщины Унежмы, а их было десять. Они пришли слушать Слово, молчаливые, в лучших своих сарафанах, белых рукавах и платочках. Так же обрядилась и Парасковия Парамоновна. Она прошла в передний угол. Поприветствовала пришедших поклоном, перекрестилась и громко сказала: «Присядьте, слушать будем Слово. О наших поморах. Взяты они на войне морем и землей. Примем Слово али нет – нам скажет сердце».
Женщины слушали, молчали. Безмолвна и горюча была их слеза скупая. Когда чтение кончилось, хозяйка встала и без слов взглянула не женщин. Они помолчали, а потом разом сказали: «Да». И Парасковия подтвердила: «Вот так».
Это был для меня самый строгий суд. Суд над Словом, а не за сплетение слов.
27 солдат не вернулись с ратных полей двух войн в семьи этих вдов и осиротевших матерей. Они знали и помнили горечь утрат. Утрат близкого-родного, своей поддержки, будущих радостей.
Двадцать лет пролежало Слово в моей записной книжке, с трудом я восстановила то, что сама написала…
Памятная доска в Унежме, поставленная А.А. Евтюковым
в кон. 1980 - нач. 1990-х гг. Фото М. Огневой. Список погибших здесь далеко не полный.
.
Им, и сотням других, ушедших на фронт из поморских деревень,
посвящается «Слово о невозвернувшихся с поля ратного»
Ксении Петровны Гемп.
.
***
Б ой идет, бой на земле, на море, в поднебесье. Смертный тяжкий бой. Враг напал на нас, силен и изворотлив.
Весь народ поднялся на защиту Родины своей. Вровень всем поднялись и северяне. Встали на борьбу за жизнь, за правду и свободу. Невпервой стеной стоять им. Невпервой их рука не дрогнет на прави́ле, невпервой их глаз наметит в точку цель удара, невпервой их тяжелый верный штык найдет свой путь. Беломорский край, суровый и отлеглой, закалил сыновей и дочерей своих, научил за отчий дом стоять, научил беречь, хранить жизнь привольную свою, научил плечо и руку соседа – друга верного – ценить, научил и кормщика избрать.
Не помедлив поднялися все по воинскому долгу, по заветам дедов и отцов, по зову разума и сердца своего, по призыву кормщиков своих. Бой идет. Бой кровавый долгий. Готовы северяне нести все тяготы его, нести их до конца. А где, когда, какой конец? Конец один – победный, он впереди. Держит каждый ту победу во своей руке, хранит и в памяти, и в сердце каждый ту задумку о победе. Коль придет такое дело, верные сыны и дочери жизнь свою, которая зовет и манит дальше, отдать готовы за Мать-Родину свою, за правую победу. Извечно повелося так у нас, и будет так. Напутствие сердечное им всем дала страна родная – в узелочке горсточка отеческой земли и на груди благословение материнское. Нерушимы заветы эти. Они – опора в тяготах, надежда, свет впереди. В котомочке заплечной чистая рубаха, так, на случай. Книжечка заветная там же, она не раз утешит в горький час.
Но с поля ратного, победного возвернулися не все. Огневая буря обожгла, спалила многих, а они-то, не дрогнувши, стремилися вперед к вечному концу кровавых битв, стремилися к жизни мирной, труду и счастью. Полегли бойцы отважные, кто в землю, кто на дно морское. Полегли в бою, за дело правое положили жизнь свою.
И в печали, горести великой, но не тяготит, легко лежит над ними кровью их политая земля. По вёснам, летом приветно зеленеет и цветет для них она, в осенню пору под листом багряным, памятным, отдыхать зачнет, а в зиму ее белый снег покроет, легкий, чистый. Хранит и бережет земля родная защитников своих. Оберегает море их и в спокое, и в грозе, и в шторме ином. На дне морском в тиши, на глубях темных не тревожит их каменье перекатное, не засыпают их пески.
Покой уснувшим вечный. Почет уснувшим вечный. Память вечная.
Как пришли до дому вести скорбные, запечалился весь Поморский край. Белая береза молодая обронила слезу чистую, ива старая горючи слезы пролила. Загудели, как струна на ветрах, сосны мачтовые, зашумели глухо ели темные, вересок душмяный ране времени сини ягоды сронил. Пестры цветики позакрыли чашечки свои, и трава, высокая зеленая трава, склонилась долу. Накатила туча грозовая, огневая молния рассекла ее, скрылся месяц, закатилось Солнце в огневой заре вечерней, прокатились громы, пролились дожди, простучали градины, затревожились сполохи, и пали звезды до земли, всколыхнулась она. Горе-горькое…
Застонал, рыдает взводень ярый беломорский. А с востока налетели ветры буйные, рвут они со взводней гребни пенные. И пылит, бушует горькой вестью растревоженное море, с силой бьет накат на берег, бьет об угор высокий и взлетает до вершин кекуров. В пене, с грохотом несет он слезы гневные, кровавые, слезы горя неизбывного, сердце рвущего. Тяжелы те слезы – пробивают они камень, скалы, хоронятся в них. Море Белое их льет. Это память моря вечная по воинам – защитникам своим. Каплей каменеет на век каждая соленая беломорская слеза. Памятен тот камень каждому, повидавшему его, темным пламенем горит и не меркнет он. То гранат – печали сердца камень. Трудно открывают его скалы – берегут. Берегут и те, кому открылся он.
С поля ратного возвернулися не все.
И звенел литийный колокол. Звенел не день, не два. Звенел он скорбно и протяжно, печали полон. Звенел тот колокол, что один еще остался на деревянной старой звоннице, три века пережившей. Она-то, красота нетленная, служила верно памяти народной. По всему Беломорью слышали тот звон.
В домах и родных, и близких, и далеких память верная живет – о воинах-защитниках, о их пути отважном, тяжком и победном. Живет неизбывная, гордая матери печаль, матери, отдавшей Родине сокровище свое. Живет и память-гореванье молодой жены, осталась ей лишь песня недопетая о счастливой жизни. Живет и образ светлый воина-героя, память детская по отцу родному.
Помнят все свои утраты и не забудут их. Это нашей Родины утраты. Их не забывают и утрат не знавшие. След в след отцам идут сыны вперед. Теперь они – защита жизни, совести и правды на всей Земле. Они – опора наша верная: борцы за мир…
Прошли года. Завоевана Победа долгожданная. И звенит многоголосный хор народный, как колокол звенит. Победу славит.
ДРУГИЕ ФРАГМЕНТЫ ОБ УНЕЖМЕ
.
Из главы «Поморская справа»:
Одежда помора проста и практична как по ткани, так и по покрою. «Всё сами улаживаем по-хозяйски и с умом», – сказала мне М. Агафелова из Унежмы.
Из главы «Поморские разговоры»:
Был разговор в Унежме, у Парамоновны – Парасковии Парамоновны Ампиловой:
– Что такое – живое слово?
Она отвечает:
– Живущее в нас или у нас, в нашем житье-бытье.
Второй человек – рыбак – объясняет:
– Живое слово – это когда вопросы задаешь, путь для своей мысли прокладываешь с помощью книг или газет или разговоров.
Я никогда не думала, что разговоры о языке будут так интересны поморам. Куда интереснее, чем в школе на уроках.
– Ну-ко, ну-ко! Что о слове скажешь?
– Без слова человеку не жить.
– Почему без слова – без хлеба не жить.
– Без слова и хлеба не испечешь.
В поморской деревне услышишь: «Наше слово, мы сказали».
Из главы «Поморы об Аввакуме»:
В 1953 году была я в Унежме. За деревней, близ берега морского, стояла там церковь, деревянная, огромная, уже почти заброшенная. Пожилая женщина серпом срезала у ее стен сильно разросшуюся траву. Разговорились. Она сетовала на то, что деревня пустеет, народ расходится, дома заколочены, церковь рушится. Старой веры люди еще собираются у одной старушки – она читает старые книги, рассказы ведет. А церкву содержать некому. «О чем же рассказы ведут?» – спросила я. «Как в старину жили, крепко на своей земле и при своем деле сидели, о праведниках наших».
Женщина была старой веры. Она вспомнила об Аввакуме и его жене – Настасьице.
«Женку-то свою как жалел душевно, и лаской мужниной не обошел. Детки у ней были, женщины без их тоскуют. Она с ими терпела голод и муки. Двойна ей тягота – за деток страдание. Откуда силы брала! Напиши ты о ней в газетке какой. О матерях, дочерях пишут, а о мужней жене не пишут. Без жены мужик – сирота, семья рушится. Сколько жена на себе несет тягот! Напиши, у тебя слово наше, понятное. Мать она тоже».
__________________________________
Ксения ГЕМП
СКАЗ О БЕЛОМОРЬЕ
Фрагменты из книги
Заселение Поморья
Давно заселяются берега Белого моря, но еще до сих пор они не многолюдны. По железной дороге на Мурманск, с добавкой пешего хождения, можно добраться ко всем селениям от Онеги до Кандалакши. А по Канинскому, Абрамовскому, Зимнему, Летнему, Онежскому, Кандалакшскому и Терскому берегам от одного поселения до другого надо шагать и шагать: либо по тракту, либо тропой, либо берегом. «Торные» эти пути-дорожки: то увалы-перевалы, то каменья россыпью и навалом, а песками идти тоже не радость. Вот и говорят об этих путях: «Идешь, и на девятый дён всего-то десята верста». Можно идти и с «попутчими» — под парусом на карбасе, а то и на моторке. На некоторые участки можно и на рейсовом пароходе добраться. Многое увидишь, многих повстречаешь, много рассказов услышишь во время пути. Но и времени на дороги уходит немало, и пути, как говорят поморы, «не круглогодовые». Поэтому такой успех имеет призыв «Летайте самолетами!» Но и им пути заказаны в беломорскую «погоду» и туманы.
Есть в Беломорье небольшие деревушки — не более десятка домов, но некоторые старые промысловые села и по сей день тянутся вдоль берегов на километр. Многие поселения упоминаются в документах конца ХIУ века; это корабельные пристанища на Летнем берегу двинского залива: Уна, Луда, Ненокса. В более поздних документах, ХУI века, встречаются названия: Солза, Сюзьма, Яреньга.
В конце ХIУ — начале ХУ века уже заселены, отдельными пятнами, материковые берега и острова в дельте и в предустьевом пространстве Северной Двины. Поселения, возникшие более пятисот лет назад, здравствуют и в наши дни. Это Княжестров, Кяростров, Конецдворье, Кудьма. В те же времена был основан Николо-Корельский монастырь. На территории, где он находился, вырос крупный город Северодвинск.
Заселяются берега и Онежского залива. В документах первой половины ХУ века упоминаются Сорока, Сума, Кемь и Соловецкие острова. Особенно много поселений возникает на юго-западных берегах Онежского залива в первой половине ХУI века: Шуя, Нюхча, Нименьга, Унежма, Колежма. Позднее осваиваются восточный берег залива и Лямицкий берег Онежского полуострова. Деревни Пурнема, Лямца, Пушлахта появляются в начале ХУII века.
В Кандалакшском заливе на Карельском берегу в первой половине ХУI века уже известны Кереть, Чупа, Ковда. На Кандалакшском же берегу залива деревни Порья, Костариха, Сальница, Умба.
Растет число поселений в ХУ—ХУI и первой половине ХУII века на Терском берегу: Кашкаранцы, Варзуга, Кузомень, Тетрино; а Пялица, Поной —- это уже Горло моря.
На Зимнем берегу первые редкие поселения — однодворки, двудворки — возникают не позднее конца ХIУ века. В ХУII—ХУIII веках район осваивается интенсивно, здесь расселяются в основном промысловики-зверобои. Этот район ближе к основным скоплениям-залежкам морского зверя. Наиболее старые поселения. — Куя, Керец, Инцы, Мегры, Майда, Койда, Кеды.
«Зимняя сторона» и Золотицкая слободка упоминаются в документах Сийского монастыря ХУ и ХУI веков. Здесь монастырь кроме рыбных и солеваренных угодий имел еще и «сокольи гнезда», и бобровые ловища.
На этом берегу было больше, чем на других, старообрядческих скитов. Отсюда им был открыт путь на Кулой, Мезень и Печору, подальше от «злого глаза». Возможно, что скиты в ХУII веке — первые крупные здесь поселения.
В процессе освоения Беломорья в период ХI—ХУI веков различаются три крупных потока поселенцев: новгородский - псковский, владимирский - ростовский - суздальский и московский. Поселенцы различных по времени потоков оседали по берегам Выга, Онеги, Двины и их притоков. Многие, главным образом первопроходцы-новгородцы, выходили в устья этих рек и шли дальше к северу на восток и запад вдоль морских берегов. Так постепенно были заселены все берега Белого моря. Редкие поселения растянулись на восток до мыса Канин Нос, а на запад почти до мыса Святой Нос. К концу ХУI века на берегах Белого моря насчитывалось около двухсот постоянных промысловых поселений-становищ. Часть их принадлежала Соловецкому, Антониев-Сийскому, Николо-Корельскому и даже Кирилло-Белозерскому монастырям. Первоначально поселения были невелики, два-три двора, были и однодворки. Но уже к ХУI веку по южному и западному берегам Белого моря многие мелкие поселения, например Ненокса, Сума, Кереть, Варзуга, разрослись в крупные деревни и посады с многочисленными солеварнями, часовнями, храмами и приходами, а следовательно, и большим населением. Крупные промысловые поселения организовывали свои «выселки» не только в Беломорье, но и на Мурманском берегу Баренцева моря. По переписным книгам 1608—1610 годов на Мурмане насчитано сорок семь постоянных поселений, связанных так или иначе с Беломорьем, они его не миновали. Кроме постоянных поселений, на морских берегах на период морской страды— путины и зверобойки — возникали временные поселения — станы.
В условиях морского Севера заново определились занятия и сложился быт поселенцев, они были тесно связаны с новой жизнью у моря. За поселенцами с ХII века закрепилось наименование «поморы». Потомки коренного населения всех берегов Белого и Баренцева морей гордятся этим именем. Предки нынешних поморов впервые осваивали берега и водные просторы холодных, грозных морей Студеного и Студенца (Баренцева), а они продолжают исконно поморские дела. Ну а при- шедшие на северные моря уже в нашем веке еще не заслужили этого почетного имени. От них-то и пошла легенда о том, что поморы только те, кто промышляет морского зверя в Баренцевом море. Эту легенду, приняв ее за истину, впервые записал Вас.И.Немирович-Данченко, а некоторые современные исследователи, не проверив, подхватили ее и включили в свои труды как новейшее открытие.
Отсутствие на Севере татарского ига, большая, чем в центре страны, безопасность от внешнего врага, отсутствие крепостного угнетения обеспечили поморам более свободную жизнь и не только сохранение, но и дальнейшее развитие принесенных поселенцами культурных и технических ценностей: грамотности, строительных навыков, архитектурных приемов, рисунка и живописи, поэтического творчества — песен и сказываний. Суровую природу — заломные леса, «лешие» болота и каменья неподступные необходимо было осваивать заново. В этом труде одновременно лесоруба, строителя, добытчика, создателя всех предметов домашнего обихода формировался характер помора, его мужество, смекалка, складывались и закреплялись быт и обычаи.
И что особенно примечательно, в течение ХIII— ХУI веков на основе русской лексики — и новгородцев, в пёрвую очередь, и пришельцев из центральных областей — окончательно определилась и беломорская лексика: беломорский диалект и бытовая терминология.
Население Беломорья промышляло рыбу, морского и пушного зверя, варило соль, разводило скот, возделывало огородцы, а кое-где и обрабатывало землю под нашню. Развивался и жемчужный промысел. Многие рыбные и зверобойные промысловые участки, обычно наиболее продуктивные, захватывали северные монастыри — Соловецкий, Сийский, Николо-Корельский, Михайло-Архангельский. К ХУII веку здесь расширяют владения и монастыри подмосковные.
О раннем - в ХIУ веке - заселении Беломорья говорят многочисленные документы: летописи, писцовые книги, великокняжеские грамоты и указы. Появление более поздних поселений, ХУ—ХУI веков, подтверждается дополнительными сведениями. Это купчие, причем не только на участки земли, но и на промыслы, а также вкладные в монастыри и церкви, в которых указаны и имена вкладчиков, и характер, и размеры вкладов. Все эти документы свидетельствуют о том, что главными захватчиками беломорских земель и угодий были отряды богатой знати Новгорода, например Марфы Борецкой, Своеземцевых, Окладниковых, затем монастыри (впереди всех шел Соловецкий) и, наконец, поселенцы-смельчаки, на свой страх и риск осваивавшие то, что осталось на их долю. Последние свои трудом и обжили Беломорье, вышли за его пределы, на моря Северного Ледовитого океана. Это они и их потомки с полным правом гордятся именем — поморы.
Поселения в Поморье
Все, вновь пришедшие промышлять в Беломорье, первоначально ставили в бухтах, близ пресной воды, в устьях рек и ручьев, которых много впадает в Белое море, временные пристанища, а потом, освоившись с природными условиями, выяснив, где можно поставить, избу, взять лес для стройки, где сенокосы и охота, где и что можно промышлять в море, уже оседали прочно, хозяевами. Первые поселения-однодворки были рассеяны среди редких поселений карелов и саамов. Пришельцы жили с соседями мирно, всем хватало землицы. Однодворки со временем разрастались в крупные поселения. Рост их был связан с основным занятием жителей — с морскими промыслами, которые требовали артельной работы.
Красовались на берегах эти большие деревни и села Беломорья. На угорах стояли рубленные и «в лапу», и «в обло» бревенчатые хоромы-избы. Венцы выложены так плотно, что кажется, бревно в бревно вросло. Между венцами проложен мох. Дом срубили, замшили, теперь обряжать да обживать его. «дома-то семьей да соседями подымали». Встречались в Беломорье дома и в два обоконья, то есть в два окна по фасаду, но не было лачуг. Старые дома, в прошлом веке строенные,—обычно пятистенки, пяти- а то и шести- семиоконные. Семьи были большие, не делились. Избы более поздней постройки — трех- и четырехоконные, реже пять окон по фасаду. Ставили избы вдоль берега «глазом на воду», чтобы видеть, как рыбаки с моря идут. Ставили и порядками по двум сторонам улицы или дороги (дома друг на друга глядели) или в россыпь, в зависимости от характера участка. Пересекались над ними пути всех ветров и вьюг, но дома были возведены осмотрительно, истово. «Нещелеваты наши хоромы, да и печи кладены своеручно, тепла не упущают», — гордилась Анна Александровна Майзерова из Яреньги. «Новгородска привычка, крепко строили для себя, для сынов, для внуков». Да, не на десять лет строили, на сотни и все из дерева. Славились своими хоромами Лопшеньга, Пурнема, Колежма, Сорока, Шуя, Кереть, Ковда, Варзуга. Хороши были хоромы мезенской Сёмжи, одно- в двухэтажные, здесь встречались висячие лестницы с рундуками и точеными перильцами (балясинами). «Мы ведь Москвы уголок, нам без красоты нельзя, — говаривала Анна Ефимовна Маслова. — Шелонники, те погрубже будут».
Считают местные жители, что Семжу основали выходцы из Москвы, потому и они все москвичи — их потомки. «У нас и говор московский». А шелонники — это новгородцы.
«Для постройки и избы, и амбарушки каждую лесину отбирали, чтобы была чистой и без всяких негодностей. Рубили и на островах, и на мшаринах, где дерево растет медленно, оно тяжельше и плотнее», — объяснял мне потомственный рыбак О.Двинин из Кузомени. Лещадь и известь возили на карбасах и па возках (павозок - небольшое крытое судно для перевозки грузов - К.Г.) с Двины, из самого Ступина да из Панилова. Там были и монастырские разработки известняков. Монастыри Соловецкий, Пертоминский, Никольский, Крестный, Михайловский, Сийский речными и морскими путями везли лещадь для своих строек. Стоят эти стройки и поныне. Лещадью были выложены стены Новодвинской крепости, а в архангельских Гостиных дворах полы и стены всех помещений.
Все старые поморские строения отличаются не только соразмерностью архитектурных линий, законченностью, но и практичностью. В них нет ничего лишнего, но есть все необходимое для жизни в условиях Севера, для работы поморской семьи. К тому же они гармонично согласуются с особенностями окружающей природы. Поэтому каждое селение имеет свое лицо. Пурнема не повторяет Сюзьму, а Летняя Золотица — Золотицу Зимнюю, хотя все на золотых песках, но в море у берегов не так играет, и речки не так текут, да в леса иные. Раз побывав в Лопшеньге или Поньгоме, их уже не спутаешь ни с каким другим тоже поморским селением на высоком берегу. В то же время везде встречаются деревянные постройки, рубленные одними и теми же приемами, но особенности расположения строений, объединения их жилой части с хозяйственной, детали покрытия, крыльца, убранство — всюду какие-то «свои». Вспомнишь не раз поморскую поговорку: «В кажной избушке свои погремушки, в кажной избе свой погремок, в кажной деревне свой обиход, а везде все наше — поморско».
Объяснение этому может быть только одно в каждом строении, в размещении их проявляется творчество, выдумка, индивидуальность создавших их мастеров.
Зоркий глаз, воспитанный морем, был у плотника-моряка, строителя морских лодий, павозков, карбасов. Его плотницкое мастерство, по сути дела, искусство -
так была обработана каждая деталь постройки, нигде ни щели, ни застружины, ни занозины. Все косяки пригнаны — не оторвешь, в проем между стеной и обоконьем (рамой) иглы не воткнешь, водостоки спустят всю дождевую и талую воду с крыши, а ее свесы защитят стены от любой воды. Вот и стоит века деревянная постройка, ремонта ежегодного не требует и не покосится, будь то хоромина, амбар или баня. «В карбасу щелеватом в море не пойдешь, а в избе продувной ветром не заживешь» — поморская поговорка (Сорока). Вот и строили на совесть, на века.
Поморская усадьба
В Беломорье дома обычно строили с высоким подклетом, на котором возводили жилое помещение. Это здание в один-два этажа, чаще всего заканчивающееся «по переду», то есть по фасаду, треугольным фронтоном, покрытым двускатной крышей с большими свесами. На соединении скатов красовался конек. Жилые и хозяйственные строения объединяются крытыми переходами и удлиненным скатом крыши, стороны двускатной крыши при этом утрачивают симметрию. Встречается объединение и разноскатной крышей: двускатность крыши жилого помещения не нарушается, а хозяйственные помещения покрываются отдельной односкатной крышей. Во всех случаях крыши объединены общим коньком. Все хозяйственные помещения примыкают к озадку, то есть к тыльной стороне жилого помещения. Подклет, двор для скота, поветь над ним, клети на повети и кладовые на переходах возводили так же прочно, как и жилье. В Подвинье по внешнему виду старого строения сразу отличишь жилые помещения от облегченных строений двора и повети: там им меньше забот уделяется, природные условия все же иные.
Поветь это одна из главных хозяйственных построек в Беломорье. «По двору да повети хозяйство-то судят». Она служила сеновалом, а кроме того, здесь хранились различные вещи промыслового, сельскохозяйственного и бытового назначения. С улицы в нее был особый въезд — наклонный настил тонких бревен на подпорах, по этому настилу-взвозу, заканчивающемуся площадкой перед воротами — входом на поветь, на возах поднимали сено, солому, бочки, запасные доски. Сено в ясли хлева спускали по мере надобности через колодец. На повети отгораживали клеть для хранения различных хозяйственных вещей.
Поветь не украшалась, но строитель уделял большое внимание входу с наружной площадки — широким двустворчатым воротам. Они оформлялись простым выразительным порталом из тесаных плах. Форма этого портала часто повторялась в портале ворот двора, их было видно с повети.
Отдельно от жилых и хозяйственных построек ставили амбары и бани. В амбарах хранили зерно, промысловое оборудование. Стоят они «край реки либо моря» и на пригорках, и на угорах. Стоят и рядком, и в одиночку. В Летней Золотице когда-то их было в ряду девять, на одном из них была вырезана дата — 1821 год. Амбар обычно приподнят над землей на массивные ножки или камни, подложенные под углы. Стены его глухие, тоже массивные. У некоторых амбаров двойные двери наружные сплошные и за ними внутренние решетчатые из строганых планок. Наличие внутренней двери позволяет хорошо проветривать амбар, если открыть дверь наружную. Небольшие размеры дверей хорошо оттеняют массивность всей постройки. Вход через высокий порог. Крыша двускатная, с большими свесами. Здание предохранено от почвенных и дождевых вод.
Изредка встречаются амбары, убранные причелинами с глухой резьбой, кистями и зубчатым нижним краем. Такой амбар видела в 1910 году в Сюзьме и несколько позднее в Лопшеньге. Амбары и без убранства запоминаются всем своим обликом — устойчивой массивностью, соразмерностью деталей, тщательностью всей постройки. Еще раз вспомнишь меткий глаз помора, создавшего архитектурный памятник.
Бани в Беломорье строили в одно помещение — мыльню с окошечком или в два — с добавкой предбанника. В некоторых банях еще двадцать лет назад для отопления сохранялась каменка печь, сложенная из камней. На каменке калили дополнительные камни, которые затем опускали в деревянные ушаты с водой для ее нагрева. Банные ушаты были несколько выше и шире обычных. Лавки (скамьи) и полки
в банях широкие, нашорканы голиком с дресвой (протерты старым веником с мелко истолченным камнем
- К.Г.). Стоки для воды в щели на полу. Привык помор, придя с промысла, попариться, поднаддав пару, плеснув на каменку воды, а то и кваску с мятой, веником похлестаться в этих жарких баньках. Многие поморы, и молодые, и пожилые, любят с жару «окупаться» в холодной воде речной или морской, а зимой в снегу поваляться. Говорят — «закалка».
Веники предпочитали березовые, но береза не везде встречается, пользовались и вениками ивовыми. Хранили веники на повети или под крышей бани. Запасали летом десятками.
Наружное убранство поморских жилых и хозяйственных построек сдержаннее, чем в Подвинье в Каргополье. Здесь, в северном суровом краю, убранство от этого не проигрывает, напротив, некоторая сдержанность позволяет более четко почувствовать и понять особенности поморского жилья, обихода и характера всего поселения в целом. Убранство состоит из дополнительных деталей, украшенных резьбой, В основном они традиционны для Севера, материалом для них служит дерево - строительный материал всей постройки. Традиционность убранства не ведет к копированию каких-либо образцов. Традиционен материал, приемы его использования и назначение деталей убранства, но исполнение деталей - это высокое искусство мастера, его понимание красоты. Понимание или, скорее, чувство, что к чему и как выразить это «что».
Наличники — наиболее распространенная форма убранства. Это украшение по наружной стене проемов окна и двери. Входные двери в беломорских домах обычно по проему в стене ограничены хорошо вытесанными плахами — толстыми досками, иногда они протесаны одной-двумя бороэдками. Резьбы на таком оформлении двери видеть мне не приходилось. Оконные наличники встречаются главным образом на более ранних, прошлого века постройках, еще хорошо сохранившихся в старых поселениях. В северной части Онежского полуострова они изредка встречаются в Неноксе, Уне, Лопшеньге и Летней Золотице. По южным берегам полуострова и Онежского залива наличники встречаются несколько чаще, они отмечены в Пушлахте, Лямце, Пурнеме, Нижмозере, Тамице, Кянде, Ворзогорах, Малошуйке. По берегам Карелии сохранилось больше старых деревень, а в них больше древних зданий, убранных наличниками. Их еще можно было увидеть на домах в Вирьме, Сумпосаде, Поньгоме, Колгалакше, Керети. В старых крупных поселениях Порье, Умбе, Варзуге, Кузомени и Тетрине наружному убранству домов уделялось меньше внимания, условия жизни здесь были более суровы, поэтому труда на повседневный обиход затрачивалось больше, чем, например, в хозяйствах по берегам Онежского залива. Кроме того, мужское население этих берегов ежегодно надолго уходило и на Мурманскую страду на лов рыбы, и на Кедовский путь— на зверобойный промысел.
Встречаются наличники с резными сложными фигурными навершиями, как бы венчающими окно, и с полочками под низом окна, на которое упирается все его убранство. Иногда наличники связаны со ставнями, покрытыми глухой резьбой различной сложности. Пользуются ставнями редко, они — украшение стены дома.
Украшались дома Беломорья кронштейнами под нижней слегой крыши и выступами потоков, казалось бы, простые, мелкие детали, но они были резаны с большим пониманием значения завершающего штриха жилья.
Балконы встречаются редко, они укреплены на фронтоне, против двери или окна горенки. Украшают дома и резные доски — причелины, крепившиеся по свесу крыши, они закрывают концы слег, на которые уложен тес крыши. Причелины заканчиваются резными кистями, а с конька крыши, между двух причелин, спускается резное полотенце. Под свесами крыши можно было увидеть резные доски и роспись.
Резьба на этих деталях была глухая и сквозная (ажурная). Узоры вдоль причелин идут поясками. Чаще встречается глухой геометрический узор, к нему добавляются глухие и сквозные круги, полукружия, овалы и перекрещенные линии. Край причелины резался выемками различной формы и зубчиками. «В зубок», — говорят в Уне. Резьба края напоминает кружево. Концы кистей прорезались в виде капель различной величины, зубцов и удлиненных треугольников, вершины которых или примыкали к основе кисти, или заканчивали ее. Все зависело от мастерства, художественного чутья и фантазии резчика. Резали топором и ножом, зачищали «гладили резьбу» теслом. Вот и весь набор инструментов творца деревянного кружева.
Войти в жилое помещение можно не только по крыльцу через сени, но и поветью через переход в сени, Крыльцо обычно пристроено к боковой стенке дома. Его устройству и убранству придавалось особое значение. Оно высокое, его площадка покоится на тесаных столбах, круглых или четырехгранных, над нею навес, опирающийся на фигурные столбики, марш иногда обнесен перильцами, столбиками, тоже фигурными, кувшинчиком. Все это — внимание к входящему в дом: еще не отворил двери в сени, а гость уже под хозяйской крышей.
Жилое помещение поморского дома-четырехстенки состоит из сеней, избы и горницы. Из сеней вход ведет в избу, она отделена перегородкой (заборкой) от горниц, занимающей площадь по фасаду дома. В некоторых домах из сеней есть еще вход в небольшую вторую горницу — «боковуху», или «повалушу». Окна ее прорезаны на боковой стене дома, следом за окнами избы. Пятистенки имеют две горницы по фасаду, а бывает, и еще одну боковую комнату рядом с избой, «шолнушу». В некоторых деревнях Беломорья горницей, или чаще горенкой, называют жилое помещение на вышке.
Внутренняя отделка и убранство жилых помещений зависели от хозяев, но повсюду соблюдались общие поморские традиции. Бревенчатые стены отесаны «в гладь», углы округлены. В горнице можно увидеть стены, обшитые до половины высоты тесаными дощечками, уложенными «в дорожку» или «в елку». Однажды встретила в Беломорске (Сороке) украшение простенка между двумя фасадными окнами дощечками, уложенными «в звезду». В 1914 году видела великолепное убранство внутренних стен церкви на Кондострове — дощечками, выложенвыми «в дорожку», а 1968 году — остатки внутренней обшивки в здании почты в Семже на Мезени.
Повседневная жизнь поморской семьи сосредоточивалась в том помещении жилища, которое издавна зовется «изба». Здесь собиралась вся семья для работы, трапезы, для бесед. Здесь спала та часть семьи, про которую говорили: «И стар и мал тепла хочет». Значительную часть площади избы занимала большая беленая печь, известная под названием «русская». Она стояла влево или вправо от входа, у стены, противоположной окнам бокового фасада. Складывали ее на особом прочном фундаменте, заложенном в подполе, или подклете. Печь была массивной и своеобразно красивой, с припечьем, большим зевом, закрываемым заслоном, с подпечкой и лежанкой. В каждом доме она отличалась какими-то своими деталями, в которых сказывался характер хозяина. Печи были кирпичные и глинобитные.
Низ печи, подпечье, часто обшивали в стойку тесаными дороженными дощечками, которые окрашивались в приглушенные коричневые или зеленые тона. В иных хозяйствах обшивка была разрисована. Любили поморки красками писать травы, розаны и цветики-глазки. В Беломорье много «шипишника» —шиповника, его цветки в есть розаны, а лютики — глазки.
Печь обслуживала многочисленные бытовые нужды семьи: обогревала все жилище, в ней пекли хлебушко, пироги, рыбники, шаньги, варили щи и кашу, сушили сухари для промысловиков, сущик, ставили творог, парили белье, допаривали пойло для скота, на ее лежанке спали. «Ох, печь-матушка, обогрей-ко да накорми пришлого со страды», — говорили поморы-промысловики. А поморки точно и ясно определили значение печи: «Без печи-то не жить». Поэтому печникам-мастерам оказывали такой же почет, как пастухам, хранителям скота.
Обычно печь подходила близко к капитальной стене здания только своей задней стенкой. Пространство между боковой стенкой печи и перегородкой, отделяющей избу от горницы, называли заулком, там на полках хранили крупную кухонную посуду — чугуны, ладки (удлиненное глиняное блюдо для запекания рыбы в печи
- К.Г.), горшки, сковороды и ведра. Из заулка поднимались на поверхность печи — лежанку. На боковой стенке печи, первой от входа, выкладывались углубления — печуры, печурки, душники — для сушки рукавиц, чулок, носков. На обшивке этой стенки укрепляли полку-голбчик для сушки шапок, бузурунок и мелкой обуви. Верхнюю одежду и бахилы развешивали для сушки в сенях и в кладовухе, иногда и на повети, в стены для этого были вбиты деревянные костыли. У входа, обычно в углу у печи, был подвешен над тазом рукомойник, медный, с одним или двумя носками.
В переднем углу (его положение определялось положением печи: если она влево от входа, передний угол под окнами справа, и наоборот) вдоль его стен стояли лавки — широкие скамьи, иногда украшенные резными подзорами. Перед лавками стоял стол на массивных ножках-тумбах, обычно с резными поясками. Столешница толщиной в 2-З пальца, стол легко не сдвинешь. На стенах полки и поставцы с посудой. Почти во всех хозяйствах можно было увидеть расставленную в поставцах для украшения - ею не пользовались - прекрасную соловецкую глиняную посуду: блюда, тарелки; на полках миски, кружки, кувшины. Близ Летней Золотицы когда-то был карьер Соловецкого монастыря. Соловецкая посуда из глины этого карьера славилась тонкостью стенки, красотой форм, тщательностью отделки, рельефными украшениями, глубоким коричневым тоном и великолепным обжигом. Тонкий черепок звенел, как хрусталь, и на изломе искрился. За этой посудой специально ходили на Соловки не только из Онежского залива, но и с Двины, Мезени, Печоры и Мурмана.
Встречалась в поставцах и «корабельная» посуда — привозная, еще на парусниках доставленная, потому и «корабельная». Это обычно голландский и английский фаянс. На рисунках дамы в фижмах, кавалеры в шляпах с перьями, прогуливающиеся в садах.
От фасадной стены до печи избы шла широкая полка, особенно часто встречалась она в избах по Летнему, Онежскому и Поморскому берегам, называли ее воронец, а в иных деревнях голубец. На ней стояла посуда красной и желтой меди: братины, чаши, ендовы, начищенные до солнечного блеска хлебной закваской с давленой клюквой. На каждой посудине клеймо Выгорецкого старообрядческого общежительства. Посуда эта употреблялась редко. К большим праздникам ставили рощу, варили домашнее черное солодовое пиво, вот только это пиво, а не брагу, и наливали в братину. Была и оловянная посуда — замечательные изделия Соловецкого монастыря — стаканы, чаши, миски, тарелки п блюдья. В монастыре их ставили на столы для трапезы. Приобрести такую посуду было трудно, вырабатывали ее мало — разве что настоятель одарит богомольца, не поскупившегося на вклад.
Почти в каждом хозяйстве были предметы повседневного обихода, изготовленные на месте либо самими хозяевами, либо местным умельцем. Это резаные и точеные деревянные чаши, миски, ночевки, корытца, ложки, собранные из клепки квашенки, бочонки, ушаты различных размеров и назначений. Эту посуду, за исключением ложек, ни резьбой, ни рисунком обычно не украшали.
Богато были украшены рубеля для катки на валках выстиранной одежды, полотенец, скатертей, различных подстилок и накрывашек, украшались прялки, ткацкие станы — кросна. Тут были и резьба, и рисунок. Как-то я видела в Семже самопрялку: каждая спица ее колеса была резной, мелкие детали следовали в определенной последовательности, спицы точно повторяли одна другую по форме, резьбе и росписи. А было их тридцать две, «как насечек на «матке» (на компасе), объяснила мне владелица. И тут — море отозвалось. Обод колеса был расписан «в полосу». Эту прялку сделал дед хозяйки, которой в 1966 году было 76 лет. Резал он прялку топором и ножом. Донца и лопатки прялки были расписаны, верх лопатки резной. Но самое удивительное—это чудесное веретено, точеное, с росписью. Веретено — часть важнейшая для каждой прялки, а этнографы, описывая их, часто забывают даже упомянуть о веретене. Сколько опыта, труда вложено в каждое! «Пяток донцев да лопаток дед изготовит, а веретенцо и одно иной раз за это время не успеет», — рассказывала А.Е.Маслова из Семжи. Веретено на волос не должно отклониться от отвеса. Какой расчет, какой глаз должен быть у веретенщика! Без веретена и прялка не прялка. Сплавились веретенщикв Мезени, Онеги и Пурнемы; заказывали веретена и на Каргопольщину в Лядины и в Лекшму. В приданое невесте давали веретено — бабки, а то и прабабки память.
Домашнего изготовления из дерева были грабли, лопаты, топорища, дуги. И на этих обыденных предметах встречается убранство: резьба в виде пояска или бусины — на конце ручек грабель и лопаты, роспись — на дугах. Из луба изготовляли лукошки, хлебницы; из бересты плели знаменитые туеса, солоницы, коробья, пестери и тухтыри. Для изготовления хозяйственных предметов из луба и бересты не употребляли гвоздей, части их соединяли, врезая одну в другую. Много посуды делали из глины, в ней варили пищу.
Хозяйственная обиходная утварь распределялась, в зависимости от назначения ее, по полкам, поставцам и шкафчикам в избе, в кладовухах и в клети на повети.
Горница, отделенная от избы перегородкой и выходящая окнами на фасад, обряжена была по-иному. Это была так называемая чистая половина. У боковой стены горницы стояла кровать, накрытая «покрывальем» с подзором, в изголовье ее возвышались подушки, три-четыре-пять, одна на другой. У второй боковой стены стоял комод с выдвижными ящиками, гордость хозяйки и надежда невест — дадут ли в приданое. По передней стене, между окон, поставец либо горка — шкафчик с застекленными дверцами, в ней нарядная посуда и памятные безделки, в нижней части — книги. Посередине горницы стол, вокруг табуреты, а позднее стулья. В переднем углу икона, родительское благословение на семейную жизнь, по ее бокам венчальные свечи хозяев. На стенах много фотографий родственников, прежде фотографы ходили по деревням. Все фотографии в рамках, часто в одну собрано несколько различных снимков. На подоконниках цветы: герань, фуксия, бальзамин, лимонное деревце. На окнах — завески.
В горнице иногда работали женщины, они шили, вязали, вышивали, но «не пылили», то есть не пряли и не ткали. Мужчины в горнице не работали.
Морской промысел
Морем живем, им кормимся, говорили поморы. На Мурманскую страду — за рыбой, на зверобойный промысел — к залежкам зверя уходили поморы не на один месяц в Мезенский залив, в Горло, на Кедовский путь, на Матку. Шли артелью, ватагой.
О многом должен был позаботиться помор, отправляясь на промысел, все необходимое каждый брал «со своего места». Много было забот и у поморок, снаряжавших отцов, мужей, сыновей харчем и справой на такой длительный срок, в места дальние, отлёглые. Кроме «хлебного» — муки, хлеба, сухарей, толокна, крупы, готовили особые продукты, пригодные к длительному хранению. Топленое масло заливали в туеса, морошку и толченую бруснику засыпали в бочата; укладывали связками особо обработанную треску-пластун (соленая провяленная рыба без хребта
- К.Г.), рунтовку (вяленая треска
- К.Г.) и лабордан (сушеная потрошеная треска без головы, но с хребтом
- К.Г.). Соль для повседневного обихода засыпали в тухтыри (сосуд из бересты с узким горлом, затыкаемый деревянной пробкой
- К.Г.) с пробкой. Готовили особые мешки для хлеба, калачей и сухарей. Хлебное на судне и на стане хранили «на ветри», его продувало, оно не бусело, то есть не плесневело. Миски, ложки заготовляли с запасом, на промысле не восстановишь поломанное или утраченное. Наконец вся справа к отходу вычищена, отстирана, починена. Дрова наготовлены, глинка заложена в ящики, она была необходима для устройства на льду помоста под костер.
Впереди проводы, к ним тоже готовились. Уходящие на страду и остающиеся семьи знали все тяготы и опасности промысла, поэтому провожали, как рассказывали мне в Чапоме, почестно. Там была записана отвальная коротушка:
На страдный весновальный
Без гуляночки отвальной
Нам не положено идти,
Отгуляем дома до обратного пути.
В Керети тоже слышала отвальную коротушку. Ее пропел по моей просьбе промысловик, уже много лет на страду не выходивший. Он любил вспоминать далекое для него время молодости, полной сил и отваги, артельной работы, морских тягот, в воспоминаниях ставших такими притягательными.
Жизни нашей краше нет,
Как хочу, теперь гуляю,
На страду Мурманскую пойду,
дома все гуляночки оставлю.
«Кабыть так пели», — сказал он, довольный тем, что помнит все слова песенки.
В Беломорье широко гуляли не только перед тем как шли на промысел, но еще шире при возвращении с удачей. Справляли привальное. «Ходят друг к дружке на винну чарку. Выпьют, зачнут силой меряться, сперва на кулачки, а опосля и задерутся взаболь. Бывало, мы, жонки, водой их разливали, иной управы не найдешь».
Гуляли, но сроки выхода на промысел выдерживали, и сборы были не наспех. Всегда помнили, какие тяготы ждут на промысле. «На рыбу шли, яруса ставили, воду вылеживали (ждали воду, с которой пойдет рыба-К.Г.). Ветра беспокоят, волна, а ты терпи, выжидай рыбку-то». Трудно давалась рыбка. Вернется рыбак с моря на стан, обычно в погоду, когда лов невозможен, а у артели есть избушка-сараюшка, в ней теснота, духота, дымно, темно, только жирник горит. Все же можно согреться, кое-как обсушиться у камелька; ухи горячей похлебать удастся, рассказов послушать, иногда и выспаться — дощатая койка есть.
Труден был мурманский промысел, и труден вдвойне, когда помор шел не в артели односельчан, не на стародавних артельных началах, промышлял не на свой обиход, а нанимался к поморам-судовладельцам в работники-покрученники; такой помор шел не за прибылью, не за радостью, а от бездольица, от нужды горькой: не мог внести артельный пай. К тому же и задолжал он богатею-судовладельцу, надо расплачиваться трудом, отрабатывать долги. Жизнь покрученников вдали от дома в течение многих месяцев была самой настоящей кабалой. Изнурительный труд на хозяина, не обеспечивавшего даже примитивных условий жилья и питания, — вот что ожидало его. Пошел на покрут — в одну путину две жизни положил. Рассказывали в Поньгоме жены покрученников: «Осенесь пришли с мурманской страды, выжились там вовсе, худяшши, вызудило, выветрило их, руки-ноги тоснут (болят, ноют - К.Г.). Как на здоровье поставишь, а покрут-то опять ждет». Бесконечной была кабала, не рассчитаться с хозяином, долги опутывали помора-покрученника.
На зверобойном промысле работ и тягот еще больше. Нерпу били, утельгу (молодую самку) да белька норовили захватить, повадки их знали. Весь зверобойный период промысловики оставались на льду, жили в карбасах или под ними, укрывались буйном. Холод, сырость. «Вызябнешь, огонь не чуешь». да и не жарко палили костерок, дрова берегли. Что-то еще впереди ждет. Сухомес поперек горла становился, к концу промысла горячую пищу варить было уже не из чего, все приели. «Зверя норовили бить, как прижим зачнется. Не за
все это бывало, отдерет льды и понесет в голомя. Бывало, настрадаются, а то и не возвернутся».
Трудно на море, но оно кормило. Выходили по открытой воде на промысел тресочки, которой «ежели солоненькой не поешь, на работе не потянешь», промышляли сельдь, сигов-заледок (рыба, пришедшая к берегу после ледохода
-К.Г.), навагу, семгу, ну а мелочь та не в счет. Каждую рыбу ловили в свое, ей положенное время в районах ее подхода. Учитывали все это поморы, знатоки промысловых дел. Лучшую рыбу промышляли на Мурмане. Это крупная треска, палтус, зубатка. «За ними и страдаем», — сказал старый рыбак И.Дорофеев из Чуболы. Для сала и кожи промышляли белуху. «На Кандалухи губы ходили одна по другу караваном, сельдь их приманивала». Ловили белуху и в Онежском заливе, это почти дома.
Труд на море требовал от каждого помора не только физической силы, выносливости, закалки, сноровки, но и отличного знания морского дела, морского пути, навыков в промысле рыбы и зверя. И все это помор освоил. Еще далеко было до рождения формулы «человек и биосфера», а те, кто осваивал Беломорье, с первых шагов испытали на себе ее силу, на протяжении столетий, на опыте постигали ее тайны. Еще не ведая ни о какой экологии, которая в наше время признается одной из важнейших для прогресса ветвью биологической науки, поморы копили наблюдения за окружающим их миром, учитывали связи явлений и их взаимодействие и создали свою формулу: у моря и земли все в один узел связано, развязать не развяжешь, а не зевай, встревай, отличай, да и отвечай. Это как-то в беседе о поморских делах, о поморском житье-бытье сказал давний мой знакомый Алексей Михайлович Митькин, побывавший на всех морях Северного Ледовитого океана. Он работал и на лове рыбы, и гарпунером, и зверобоем, и наблюдателем на научных станциях. Научные экспедиции заманивали его в помощники.
Ни стужа, ни ветры, ни дальние пути не пугали помора. Познал он все повадки моря, своего кормильца. Опыт дедов, отцов и свой, воспринятый с малолетства, помогали ему на трудных путях-дорогах держаться «о пасно», осторожно, с опаской. Но в одиночку труд на море невозможен, поморы шли на промысел «обществом», и каждый друг другу был помощником, необходимость единства была подсказана и воспитана веками. «Как зачнет кто в артели на промысле идти на отличку, так по общему приговору лямками постегаем. Редко бывало, а бывало, иначе нельзя на таком деле». Общий труд определял сплоченность поморской семьи и деревенского коллектива, отсюда и забота о товарище: «...удачи тебе на все четыре ветра и все их подветерья». Отсюда и старинное обещание — клятва кормщика, главного на промысловом судне, руководителя промысла, отвечать за успех плавания, за всех идущих с ним. Он давал клятву отвечать «перед совестью своей, перед людьми, да на Страшном суде, коли погибнет кто». Отсюда и требования к кормщику: «должон он душу крепкую иметь, да и руку тоже».
Поморы ходили на промыслы не только в Белое и Баренцево моря, уже в ХУI веке шли они на запад за Кенрог и Нордкап, шли до Шпицбергена, ходили на Матку — Новую Землю, к устьям сибирских рек. Ходили на прочных поморских карбасах, на лодиях, а позже и на шняках. Не имел помор ни карт, ни описи берегов, да и берега были пустынны, не светили маяки, не подмигивали «мигалки», не предупреждали об опасностях ревуны и колокола. Поморы ходили «по своей вере» — по своим рукописным лоциям, замечали природные приметные места, взглавия (мыс, оконечность острова - К.Г.), кекуры (отвесные скалы - К.Г.), а решник (мелкий округлый камень - К.Г.), мошок, ставили свои глядени и отметины: кресты, гурии (пирамиды из камней - К.Г.), юрики (места у крутого берега для ловли и сушки рыбы - К.Г.), вехи и оберегали все эти «памяти», знали их цену для мореходца и промысловика. Не поднимали на них руку ребята. Вот с кого туристам следовало бы брать пример.
Дети поморов рано осваиваются с морем. Летом 1952 года мы работали в южном районе Онежских шхер. На нашей экспедиционной шлюпке гребцом был плечистый подросток Володя Попов из Колежмы, было ему только тринадцать лет. Он знал в районе каждый камень, отлично греб парой, ловко управлялся с парусом, ухаживал за шлюпкой, чувствовал себя хозяином, старшим на нашем судне, покрикивал на рулевого, обычно им была пишущая эти строки: «Куды опять повела, держи прям, на каменья прешь». Слушала я внимательно указания опытного практика. Многое можно было узнать от него и о районе.
Через два года наша экспедиция была направлена в Кандалакшский залив, опорный пункт находился на острове Великом. Однажды к стоянке подошел карбасок под каким-то самодельным парусом. К нашему общему удивлению, на нем было только два мореплавателя: на руле мальчишечка лет семи, а второй, гребец,— парнишка постарше, но и ему было не более двенадцати. На наши вопросы, откуда и куда идут, старший солидно и кратко ответил: «Из Ковды, в Бабье, треску ловить. Мать послала, воду переживаем». На вопрос: «Как это вы одни, без старших, ушли так далеко, не боитесь?» старший моряк коротко и выразительно ответил: «Но!?». Не обращая на нас внимания, оба занялись своим паруском. дождавшись «живой» воды, отчалили и на нас, «научников-бездельников», не обернулись. Поморские ребята на море, на судне всегда держались серьезно, не хвалились удалью, дело делали. Наверное, помнили дедовы наставления: море смешков не любит.
Если и баловались, то только на берегу, у кромки воды, а если и отплывут чуть подальше, то сами соображают: скорее надо обратно, вода студеная. Знали ребята: «враз ноги-то скорючит, укурнешь и не выстанешь». Пловцов хороших в Беломорье было мало, вода не позволяла, прогревается она и летом только в поверхностном слое. (Поэтому всеобщее удивление вызывали там первые работы аквалангистов, особенно женщин; подводные работы мы начали в Соловецком районе в 1961 году, обследуя донную растительность).
Суровое трудовое воспитание получали поморские ребята, стоило бы
нынешним взрослым оглянуться на то, как в Беломорье отцы и матери выводили в люди своих сыновей и дочерей. Мужественных, цельных, непреклонных, твердых характером людей воспитывали.
Примечания:
1.
Из книги Ксения Гемп. Сказ о Беломорье. Архангельск, Сев.-зап. книжное изд-во, 1983 г.
2. Пояснение слов - из Словаря в той же книге.
3.
Разбивка на разделы - моя -. М.З.
Коротко об авторе:
ГЕМП Ксения Петровна
(1894-1998), биолог, историк, этнограф, краевед; почетный гражданин города Архангельска ; автор многочисленных трудов по истории и культуре Русского Севера. Выпускница Архангельской Мариинской женской гимназии (1912) и Высших женских (Бестужевских) курсов (1917).
Свойства книги:
Все издатели
Выберите издательство Academic Studies Press Amsterdam University Press ANU Press Apress Athabasca University Press Berghahn Books Bloomsbury Academic Böhlau Boydell & Brewer Brandeis University Press Brill bu,press, Bozen-Bolzano University Press Cappelen Damm Akademisk/NOASP (Nordic Open Access Scholarly Publishing) Central European University Press Cornell University Press De Gruyter Duke University Press Edinburgh University Press Edition Open Access FedOA - Federico II University Press Finnish Literature Society / SKS Firenze University Press Fordham University Press Frontiers Media SA Hau Books HPA Press Im Werden Verlag John Benjamins Publishing Company Koninklijke van Gorcum Ledizioni - LediPublishing Leiden University Press Leuven University Press LIBRUM Publishers & Editors LLC Liverpool University Press Manchester University Press MDPI - Multidisciplinary Digital Publishing Institute Modern Academic Publishing Monash University Publishing Newfound Press NUS Press Open Book Publishers Open Humanities Press Oxford University Press Palgrave Macmillan Pluto Press punctum books Rodopi Routledge Rutgers University Press SciELO Books - Centro Edelstein SciELO Books - Editora FIOCRUZ Springer Stockholm University Press Strelka Press Sydney University Press T&P Books transcript Verlag Ubiquity Press UCL Press Universidad Carlos III de Madrid. Figuerola Institute of Social Science History Universitätsverlag Göttingen University of Adelaide Press University of Calgary Press University of California Press University of Gothenburg - Department of Historical Studies University of Huddersfield Press University of Michigan Press University of Ottawa Press University of Rochester Press University of Tartu Press University of Wales Press University Press of Colorado Utah State University Press White Rose University Press Wits University Press Yale University Press АБВ-пресс АВОК-ПРЕСС Агентство «Пресса» Агентство электронных изданий «Интермедиатор» Ад Маргинем Пресс Академия Естествознания Академия Наук Республики Башкортостан Академия Наук СССР Академия Русского балета имени А.Я.Вагановой Аква-Терм Алетейя Альпина Бизнес Букс Альпина Паблишер Альфарет Амалфея Амурский государственный университет Аналитический Центр Юрия Левады (Левада-Центр) Армавирская государственная педагогическая академия Астраханский государственный технический университет Белгородский государственный институт искусств и культуры Белгородский государственный университет Белорусская наука б/и Библейско-богословский институт св. апостола Андрея БИБЛИО-ГЛОБУС Благовещенский государственный педагогический университет Брянская государственная инженерно-технологическая академия Брянский государственный технический университет Букмастер Весь Мир Владивостокский государственный университет экономики и сервиса ВЛАДОС Водолей Воронежская государственная технологическая академия Воронежский государственный университет Воронежский государственный университет инженерных технологий Восточно-Сибирская государственная академия культуры и искусств Время Всероссийский государственный университет кинематографии имени С.А. Герасимова (ВГИК) Всероссийский НИИ растениеводства имени Н.И. Вавилова Вузовский вестник Высшая школа экономики Высшее театральное училище (институт) им. М.С. Щепкина Генезис ГОРНО-АЛТАЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ Городец Государственная академия славянской культуры Государственная публичная историческая библиотека России Государственная публичная научно-техническая библиотека Сибирского отделения Российской академии наук Государственный институт искусствознания Государственный университет морского и речного флота имени адмирала С.О. Макарова Государственный университет – учебно-научно-производственный комплекс Гуманитарное агентство «Академический проект» Дальневосточный государственный университет Дикта ДМК Пресс Дом еврейской книги Дом прэсы Евразийский открытый институт Европа Европейско-Российский Центр «ЕвроРосс»(«EuroRuss» e.V.) Златоуст Знак Издание П. В. AHHЕНKOBA Издательские решения Издательство Ивана Лимбаха Издательство МИСИ-МГСУ Инcтитут общегуманитарных исследований Индрик Институт богословия и философии Институт Гайдара Институт общегуманитарных исследований Институт психологии РАН Институт философии РАН ИнтерМедсервис Интернет-Университет Информационных Технологий ИНФРА-М Иркутский государственный лингвистический университет Иркутский государственный технический университет Иркутский государственный университет Иркутский государственный университет путей сообщения КАРО Квадрига Кемеровская государственная медицинская академия Кемеровский государственный институт культуры Кемеровский государственный университет Книгодел Книжный дом Университет (КДУ) Книжный мир КНОРУС Коллоквиум Краснодарский государственный университет культуры и искусств Креативная экономика Кубанский государственный университет физической культуры, спорта и туризма Кузбассвузиздат Кучково поле Лаборатория знаний (бывшее Бином. Лаборатория знаний) Лимбус Пресс Липецкий кооперативный институт (филиал) Белгородского университета потребительской кооперации Літаратура і Мастацтвa Манн, Иванов и Фербер Машиностроение МГИМО-Университет Медицина ДВ Минская фабрика цветной печати Мир горной книги Мир и Образование Мичуринский государственный аграрный университет Мордовский государственный университет им. Н.П. Огарева Московский государственный гуманитарный университет им. М.А. Шолохова Московский государственный институт индустрии туризмаим. Ю.А. Сенкевича Московский государственный технический университет им. Н.Э. Баумана Московский гуманитарный институт им. Е.Р.Дашковой Московский педагогический государственный университет Московский Художественный театр Мосты культуры / Гешарим Народная асвета Народная кніга Наука Научная книга Научно-исследовательский детский ортопедический институт им. Г. И. Турнера Научно-технический вестник Поволжья Научные Основы и Технологии Нестор-История Новое издательство Новосибирская государственная консерватория имени М. И. Глинки Новосибирский государственный театральный институт Объединённое гуманитарное издательство (ОГИ) Одесский дом учёных Олимпстрой Омская областная типография Оренбургский государственный аграрный университет Оренбургский государственный педагогический университет Оренбургский государственный университет Оренбургский институт (филиал) Московского государственного юридического университета имени О. Е. Кутафина Орловский государственный институт искусств и культуры Орловский государственный технический университет Орский гуманитарно-технологический институт Пензенская государственная сельскохозяйственная академия Петрополис Поволжская государственная академия телекоммуникаций и информатики Познание Посев Правда Пушкинский Дом РГАУ-МСХА имени К.А. Тимирязева Регистр Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН) Российский государственный гуманитарный университет Российский государственный институт сценических искусств Российский кардиологический научно-производственный комплекс Российский научно-исследовательский институт гематологии и трансфузиологии Федерального медико-биологического агентства Российский университет дружбы народов Российское философское общество Рукописные памятники Древней Руси Русская христианская гуманитарная академия Русский журнал Русский фонд содействия образованию и науке Русское генеалогическое общество Рэдакцыя газеты "Звязда" Рязанский государственный агротехнологический университет имени П.А. Костычева Самарский военно-медицинский институт Самокат Санкт-Петербургская медицинская академия последипломного образования Санкт-Петербургский государственный университет Санкт-Петербургский университет МВД России Санкт-Петербургский университет управления и экономики Саратовский государственный аграрный университет им. Н.И. Вавилова Саратовский государственный технический университет Северный (Арктический) Федеральный Университет имени М.В. Ломоносова Сибирский государственный технологический университет Сибирский институт бизнеса и информационных технологий Сибирский федеральный университет Сибирское отделение Российской академии наук Советский спорт Современная Школа Согласие Соликамский государственный педагогический институт СОЛОН-ПРЕСС Социум Союз кинематографистов РФ СПбКО Спорт Сэфер Текст Теревинф Территория будущего Техносфера Три квадрата Тровант Тульский государственный педагогический университет им. Л. Н. Толстого Тульский государственный университет Тэхналогія Уральский государственный педагогический университет Уфимская государственная академия экономики и сервиса Феникс Финансы и статистика Флинта Фонд «Онкопрогресс» ЦГПБ им. В.В. Маяковского Центральный банк Российской Федерации Центр исследований платежных систем и расчетов Человек Челябинская государственная академия культуры и искусств Четыре четверти Чувашский государственный институт культуры и искусств Шуйский государственный педагогический университет ЭЙДОС Эксперт – Наука Энциклопедикс Языки славянской культуры
Все каталоги
Выберите каталог Авиационная и ракетно-космическая техника Архитектура Биологические науки Ветеринария и зоотехника Журналы Журналы/Естественные науки и математика Журналы/Здравоохранение и физическая культура Журналы/Информатика и вычислительная техника Журналы/История и исторические дисциплины Журналы/История и исторические дисциплины/Отечественная история Журналы/Культура и искусство Журналы/Образование и педагогика Журналы/Политология и юриспруденция Журналы/Психология Журналы/Религиоведение Журналы/Сельское, лесное и рыбное хозяйство Журналы/Социология Журналы/Технические науки Журналы/Филология Журналы/Философия Журналы/Экономика и управление Журналы/Языкознание Здравоохранение и медицинские науки Здравоохранение и медицинские науки/Здравоохранение Здравоохранение и медицинские науки/Лечебное дело Здравоохранение и медицинские науки/Организация здравоохранения Здравоохранение и медицинские науки/Сестринское дело Здравоохранение и медицинские науки/Фармакология Здравоохранение и медицинские науки/Фундаментальная медицина Изобразительное и прикладные виды искусства Информатика и вычислительная техника Информационная безопасность Искусствознание История и археология История и археология/Археология История и археология/Всеобщая история История и археология/Всеобщая история/История Древнего мира История и археология/Всеобщая история/История Нового времени История и археология/Всеобщая история/История Средних веков История и археология/Всеобщая история/Современная история История и археология/Вспомогательные исторические дисциплины История и археология/Вспомогательные исторические дисциплины/Геральдика История и археология/Вспомогательные исторические дисциплины/Историческая география История и археология/Вспомогательные исторические дисциплины/Источниковедение История и археология/Вспомогательные исторические дисциплины/Палеография История и археология/Вспомогательные исторические дисциплины/Хронология История и археология/Отечественная история История и археология/Отечественная история/История России в древности (до середины XII в.) История и археология/Отечественная история/История России в средние века (середина XII - XVI вв.) История и археология/Отечественная история/История России новейшего времени (XX в.) История и археология/Отечественная история/История России нового времени (XVII - XIX вв.) История и археология/Теория и методология истории История и археология/Этнография Культуроведение и социокультурные проекты Математика и механика Машиностроение Международные отношения Музыкальное искусство Нанотехнологии и материалы Науки о Земле Научно-популярная литература Ноты Образование и педагогические науки Образование и педагогические науки/История образования и педагогики Образование и педагогические науки/Общая педагогика Образование и педагогические науки/Педагогика и методика высшего образования Образование и педагогические науки/Педагогика и методика дошкольного образования Образование и педагогические науки/Педагогика и методика начального и среднего образования Образование и педагогические науки/Педагогика и психология Образование и педагогические науки/Социальная педагогика Образование и педагогические науки/Социальная педагогика/Специальная педагогика Оружие и системы вооружения Политические науки и регионоведение Прикладная геология, горное дело, нефтегазовое дело и геодезия Промышленная экология и биотехнологии Промышленная экология и биотехнологии/Продукты питания Промышленная экология и биотехнологии/Экология Психологические науки Психологические науки/История и теория психологии Психологические науки/Отдельные направления в психологии Психологические науки/Прикладная психология Сельское, лесное и рыбное хозяйство Сервис и туризм Социология и социальная работа Социология и социальная работа/Общая социология Социология и социальная работа/Региональная социология Социология и социальная работа/Социальная антропология Социология и социальная работа/Социальная работа Средства массовой информации и информационно-библиотечное дело Сценические искусства и литературное творчество Техника и технологии кораблестроения и водного транспорта Техника и технологии наземного транспорта Техника и технологии строительства Технологии легкой промышленности Технологии материалов Техносферная безопасность и природообустройство Управление в технических системах Учебная литература Учебная литература/Автоматика и управление Учебная литература/Архитектура и строительство Учебная литература/Безопасность жизнедеятельности, природообустройство и защита окружающей среды Учебная литература/Библиотечно-информационные ресурсы Учебная литература/Воспроизводство и переработка лесных ресурсов Учебная литература/Геодезия и землеустройство Учебная литература/Геология, разведка полезных ископаемых Учебная литература/Гуманитарные науки Учебная литература/Гуманитарные науки/Документоведение и архивоведение Учебная литература/Гуманитарные науки/Журналистика Учебная литература/Гуманитарные науки/Искусствоведение Учебная литература/Гуманитарные науки/История Учебная литература/Гуманитарные науки/Книжное дело Учебная литература/Гуманитарные науки/Культурология Учебная литература/Гуманитарные науки/Лингвистика Учебная литература/Гуманитарные науки/Международные отношения Учебная литература/Гуманитарные науки/Политология Учебная литература/Гуманитарные науки/Психология Учебная литература/Гуманитарные науки/Регионоведение Учебная литература/Гуманитарные науки/Реклама Учебная литература/Гуманитарные науки/Религиоведение Учебная литература/Гуманитарные науки/Физическая культура и спорт Учебная литература/Гуманитарные науки/Филология Учебная литература/Гуманитарные науки/Философия Учебная литература/Гуманитарные науки/Юриспруденция Учебная литература/Естественные науки Учебная литература/Естественные науки/Биология Учебная литература/Естественные науки/Ботаника Учебная литература/Естественные науки/География и картография Учебная литература/Естественные науки/Геология Учебная литература/Естественные науки/Гидрометеорология Учебная литература/Естественные науки/Зоология Учебная литература/Естественные науки/Почвоведение Учебная литература/Естественные науки/Физико-математические науки Учебная литература/Естественные науки/Химия Учебная литература/Естественные науки/Экология и природопользование Учебная литература/Здравоохранение Учебная литература/Информатика и вычислительная техника Учебная литература/Культура и искусство Учебная литература/Культура и искусство/Библиотечно-информационные ресурсы Учебная литература/Культура и искусство/Декоративно-прикладное искусство и народные промыслы Учебная литература/Культура и искусство/Дизайн Учебная литература/Культура и искусство/Изобразительное искусство (графика, живопись, скульптура) Учебная литература/Культура и искусство/Искусствознание Учебная литература/Культура и искусство/Киноискусство Учебная литература/Культура и искусство/Музыкальное искусство Учебная литература/Культура и искусство/Театральное искусство Учебная литература/Металлургия, машиностроение и материалообработка Учебная литература/Морская техника Учебная литература/Образование и педагогика Учебная литература/Образование и педагогика/Естественно-научное образование Учебная литература/Образование и педагогика/Педагогика Учебная литература/Образование и педагогика/Русский язык и литература Учебная литература/Образование и педагогика/Социально-экономическое образование Учебная литература/Образование и педагогика/Технологическое образование Учебная литература/Образование и педагогика/Физико-математическое образование Учебная литература/Образование и педагогика/Филологическое образование Учебная литература/Образование и педагогика/Художественное образование Учебная литература/Приборостроение и оптотехника Учебная литература/Сельское, лесное и рыбное хозяйство Учебная литература/Социальные науки Учебная литература/Социальные науки/Социальная работа Учебная литература/Социальные науки/Социология Учебная литература/Сфера обслуживания Учебная литература/Технология производства продовольственных продуктов и потребительских товаров Учебная литература/Транспортные средства Учебная литература/Физико-математические науки Учебная литература/Физико-математические науки/Математика Учебная литература/Физико-математические науки/Механика Учебная литература/Физико-математические науки/Физика Учебная литература/Физико-математические науки/Химия Учебная литература/Химия и биотехнологии Учебная литература/Экономика и управление Учебная литература/Экономика и управление/Менеджмент Учебная литература/Экономика и управление/Статистика Учебная литература/Экономика и управление/Экономика Учебная литература/Электронная техника, радиотехника и связь Учебная литература/Энергетика, энергетическое машиностроение и электротехника Физика и астрономия Физико-технические науки и технологии Физическая культура и спорт Философия, этика и религиоведение Философия, этика и религиоведение/Зарубежная философия Философия, этика и религиоведение/История философии Философия, этика и религиоведение/История философии/Современная философия Философия, этика и религиоведение/История философии/Философия Древнего Мира Философия, этика и религиоведение/Отдельные направления и философские школы Философия, этика и религиоведение/Отечественная философия Философия, этика и религиоведение/Политическая философия Философия, этика и религиоведение/Религиоведение Философия, этика и религиоведение/Религиозная философия Философия, этика и религиоведение/Философия науки Философия, этика и религиоведение/Эстетика Философия, этика и религиоведение/Этика Фотоника, приборостроение, оптические и биотехнические системы и технологии Химия Химия/Химические технологии. Химические производства Художественная литература Художественная литература/Драматургия Художественная литература/Литературные обзоры. Критика Художественная литература/Мемуары, биографии, дневники Художественная литература/Очерки, эссе Художественная литература/Поэзия Художественная литература/Прочие литературные жанры Художественная литература/Романы, повести, рассказы, новеллы Художественная литература/Сборники различных произведений Художественная литература/Художественная литература для детей Художественная литература/Эпистолярные произведения Художественная литература/Юмор, сатира, пародия Школьная литература Экономика и управление Экономика и управление/Банковское дело Экономика и управление/Коммерция Экономика и управление/Менеджмент Экономика и управление/Менеджмент/Антикризисное управление Экономика и управление/Менеджмент/Государственное и муниципальное управление Экономика и управление/Менеджмент/Менеджмент организации Экономика и управление/Менеджмент/Управление персоналом Экономика и управление/Менеджмент/Экономика и управление на предприятии Экономика и управление/Регионоведение Экономика и управление/Статистика Экономика и управление/Товароведение и экспертиза товаров Экономика и управление/Экономика Экономика и управление/Экономика/Банковское дело Экономика и управление/Экономика/Бухгалтерский учет, анализ и аудит Экономика и управление/Экономика/Маркетинг Экономика и управление/Экономика/Математические методы в экономике Экономика и управление/Экономика/Мировая экономика Экономика и управление/Экономика/Налоги и налогообложение Экономика и управление/Экономика/Национальная экономика Экономика и управление/Экономика/Страховое дело Экономика и управление/Экономика/Таможенное дело Экономика и управление/Экономика/Теория экономики Экономика и управление/Экономика/Финансы и кредит Экономика и управление/Экономика/Экономика труда Экономика и управление/Экономика/Экономическая теория Электро и теплоэнергетика Электроника, радиотехника и системы связи Юриспруденция Ядерная энергетика и технологии Языкознание и литературоведение Языкознание и литературоведение/Издательское дело и редактирование Языкознание и литературоведение/История всемирной литературы Языкознание и литературоведение/История филологии Языкознание и литературоведение/Общее языкознание Языкознание и литературоведение/Перевод и межкультурная коммуникация Языкознание и литературоведение/Теория литературы Языкознание и литературоведение/Фольклор и культурная антропология Языкознание и литературоведение/Языки мира Языкознание и литературоведение/Языки мира/Азербайджанский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Английский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Арабский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Армянский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Белорусский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Болгарский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Венгерский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Восточные языки Языкознание и литературоведение/Языки мира/Вьетнамский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Греческий язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Грузинский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Датский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Древние и мертвые языки Языкознание и литературоведение/Языки мира/Иврит Языкознание и литературоведение/Языки мира/Испанский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Итальянский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Казахский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Киргизский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Китайский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Корейский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Латинский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Латышский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Литовский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Молдавский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Немецкий язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Нидерландский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Норвежский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Персидский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Польский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Португальский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Румынский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Русский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Сербский и хорватский языки Языкознание и литературоведение/Языки мира/Таджикский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Татарский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Турецкий язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Туркменский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Узбекский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Украинский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Финский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Французский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Хинди Языкознание и литературоведение/Языки мира/Чеченский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Чешский и словацкий языки Языкознание и литературоведение/Языки мира/Шведский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Эстонский язык Языкознание и литературоведение/Языки мира/Японский язык
Ксения Гемп «Сказ о Беломорье»
Русский Север!
Мне трудно выразить словами восхищение этим краем, мое преклонение перед ним.
Самое главное, чем Север не может не тронуть сердце каждого русского человека, - это то, что он самый русский. Он не только душевно русский - он русский тем, что сыграл выдающуюся роль в русской культуре. Он спас от забвения русские былины, русские старинные обычаи, русскую деревянную архитектуру, русскую музыкальную культуру.
Отсюда вышли замечательные русские землепроходцы, полярники и беспримерные по стойкости воины.
Книг о русском Севере не так много. Есть книги о северном деревянном зодчестве, о северных ремеслах, о северном фольклоре, но о Севере как таковом, о мужественных и простых северянах, никогда не испытавших на себе гнетущей унизительности крепостного права и сохранивших во всей манере работать, держаться, общаться друг с другом, уважение к человеку,- таких книг почти нет. Поэтому я с радостью рекомендую книгу Ксении Петровны Гемп.
Впервые я повстречалась с Белым морем, его берегами, деревнями и селами поморов, с их бытом и культурой в 1903 году. Это было шестинедельное путешествие.
В деревнях, намеченных для летнего отдыха, основательно устраивались у кого-либо из местных жителей.
Свежий, с холодком под утро, воздух, пахнущий травой, болотцем и теплом нижнего двора, протяжное мычание коров, собирающихся в стадо под переливы пастушьего рожка, позванивание колокольцев, подвязанных на шею каждой корове, перекличка звонкоголосых поморок-хозяек прогоняли последние остатки сна.
После завтрака мы неслись с деревенскими ребятишками к морю.
А по вечерам было громадным удовольствием смотреть, как ставят или снимают на речках заколы на рыбу, ждать на угоре возвращения с моря рыбаков, слушать разговоры наших старших с поморками.
Все было для нас новым, особенным. Все запомнилось навсегда, усилило интерес и любовь к своему краю. В юношеские и зрелые годы побывала я, тоже не раз и в различные времена года, на всех берегах и во всех частях Белого моря. Но впечатления, детские и юношеские, о впервые открывшемся Беломорье не исчезали и не исчезли до сих пор.
Все, что было,- это наша история, наше великое культурное наследие, упорный труд наших предков, требовавший мужества, отваги, смекалки, труд зачастую тяжкий, а то и, как говаривали поморы, - надрывный. В этом труду человек познавал мир, свой край и утвердился в своих силах, возможностях, закалил характер.
И доказал верность ломоносовских слов: «Мужеству человека предел не положен».
Откуда есть пошло имя поморское:
О заселении Беломорья в 14 веке говорят многочисленные документы: летописи, писцовые книги, великокняжеские грамоты и указы. Отсутствие на Севере татарского ига, отсутствие крепостного угнетения обеспечили поморам более свободную жизнь и дальнейшее развитие принесенных поселенцам культурных и технических ценностей: грамотности, строительных навыков, архитектурных приемов, поэтического творчества - песен и сказываний. Суровую природу - заломные леса, болота необходимо было осваивать. В этом труде одновременно лесоруба, строителя, добытчика формировался характер помора, его мужество, смекалка, складывались и закреплялись быт и обычаи.
И что особенно примечательно, в течение 13-16 веков на основе русской лексики – и новгородцев, и пришельцев из центральных областей – окончательно определилась и беломорская лексика.
Население Беломорья промышляло рыбу, морского и пушного зверя, варило соль, разводило скот, возделывало огороды. Развивался жемчужный промысел.
Все, вновь пришедшие промышлять в Беломорье, первоначально ставили в бухтах , близ пресной воды, в устьях рек и ручьев, которых много впадает в Белое море, временные пристанища, а потом, освоившись с природными условиями, выяснив, где можно поставить избу, взять лес для стройки, где сенокосы и охота, где и что можно промышлять в море, уже оседали прочно, хозяевами. Первые поселения – однодворки были рассеяны среди редких поселений карелов и саамов. Однодворки со временем разрастались в крупные поселения.
Красовались на берегах эти большие деревни и села Беломорья. На угорах стояли рубленные и бревенчатые хоромы-избы.
Дом срубили, теперь обряжать да обживать его. Все старые поморские строения отличаются не только соразмерностью архитектурных линий, законченностью, но и практичностью. В них нет ничего лишнего, но есть все необходимое для жизни в условиях Севера, для работы поморской семьи. Поветь – это одна из главных хозяйственных построек в Беломорье. О на служила сеновалом, а кроме того, здесь хранились различные вещи промыслового, сельскохозяйственного и бытового назначения. С улицы в нее был особый въезд- наклонный настил тонких бревен на подпорах. Отдельно от жилых и хозяйственных построек ставили амбары и бани. В амбарах хранили зерно, промысловое оборудование.
Бани в Беломорье строили в одно помещение – мыльню с окошечком или в два – с добавкой предбанника. В некоторых банях еще 20 лет назад для отопления сохранялясь каменка – печь, сложенная из камней. Веники предпочитали березовые, но береза не везде встречается, пользовались и вениками ивовыми.
Много и хорошо ткали раньше в Поморье из шерсти. Поморки отлично вязали на спицах. Другие виды женских рукоделий – вышивка, кружевное вязанье были менее распространены. Поморская семья – своеобразный мир, отличала его взаимная уважительность всех ее членов. Раньше Дашек да Палашек здесь не встретишь, малыши Дарьюшки да Полюшки, девушки Дашеньки да Пелагеюшки, а вышли замуж – уже и по батюшке величают. Отца величали батюшкой, мать – мамушкой, а крестную – матушкой. Все подчинялись отцу-матери без прекословия, уважительно относились ко всем старшим родичам, особенно к крестным.
Женщины и девушки Беломорья в решении хозяйственных и бытовых дел были самостоятельнее, чем женщины в других районах дореволюционной России.
Труд на море требовал от каждого помора не только физической силы, выносливости, закалки, сноровки, но и отличного знания морского дела, морского пути, навыков в промысле рыбы и зверя. Ни стужа, ни ветры, ни дальние пути не пугали помора.
Суровое трудовое воспитание получали поморские ребята. Мужественных, цельных, непреклонных, твердых характером людей воспитывали.
Поморская «Справа» (одежда)
Суровые климатические условия Беломорья, работа помора на судах, лишенных элементарных удобств, холод, теснота, сырость, шторм, постоянный ветер - все это требовало специального снаряжения.
Одежда помора проста и практична как по ткани, так и по покрою.
Рубаха тельная из некрашеного грубого, беленого холста, ворот под горлышко, без воротника, на завязках, без пуговиц;
Портки тельные из некрашеного грубого беленого холста, пояс собран на шнурке;
Рубаха верхняя из сурового верхнего холста;
Порты для работы на промысле;
Безрукавка, обычно меховая;
Кожух- непромокаемая куртка;
Полушубок овчинный;
Окутка шейная - шарф, вязанный из толстой шерстяной нити;
Оболочка на голову - шапка, обычно меховая.
Бухмарка- зимняя шапка из пыжика с ушами до подбородка;
Бахилы- кожаные, широконосые сапоги;
Катанки- валяные сапоги из коровьей шерсти.
Пимы- меховые сапоги из шкуры оленя, мехом наружу.
Струсни- кожаная обувь, напоминающая современные тапочки.
Женская одежда
Исподница- рубашка нательная из беленого холста с короткими рукавами до локтя
Сарафан- безрукавая одежда
Передник- фартук
Шаль- большой платок фабричной работы
Полушалок- шерстяной или шелковый, узорчатый, иногда с кистями
Почелок- праздничный головной убор девушки, шит шелками и часто жемчугом
Выставки- башмаки с небольшим каблучком
Поморский харч
Пища поморов была достаточно разнообразна: она определялась наличием в Беломорье продуктов.
Хлеб, рыба и молочные продукты были основой питания, мясо – баранину, дичь – употребляли сравнительно редко, варили из них шти с кислой капустой.
В Беломорье всегда было уважительное отношение к хлебу. Раньше в поморских деревнях никогда не встретишь на улице ребятишек с куском.
К большим праздникам, семейным, календарным и престольным, везде варили солодовое пиво.
Рыба - треска, сельдь, палтус, зубатка, сиг, навага, окунь, камбала, семга.
Молочные продукты: молоко пареное, простокваша, сметана, творог
Овощи: капуста, репа, брюква , картофель
Застолье, то есть трапеза,- это своеобразная, особая в Поморье традиция, почти ритуал.
Вся семья три - четыре раза в день чинно, без опозданий и разговоров, садится за стол, который в избе стоит, в большом углу. Утреннее подавалось на стол в 6-7 часов, а в летнюю страду в 5 иногда в 4 часа.
Обед собирали в 11часов. Около 5 часов собирались все на полдник, доедали то, что осталось от обеда, пили чай с молоком.
Ужинали после окончания работ, поэтому в различные часы; главной едой было что-либо молочное, кисель, ягоды.
Каждый за столом знал свое место. Перед каждым на столе миска и деревянная ложка.
Никто не прикоснется к пище прежде, чем старший, дед или отец, не подаст к этому знак - постучит ложкой по краю миски или столешницы. Разговоры за столом среди детей не допускались.
В праздники, в памятные и свадебные дни застолье справляли в горнице.
(театральная заставка)
ПорАто-ль мнОго, деФка, гУбок-то наломАла?
Дак, дорОдно – жарЁхи-то поИссь…
Мы-то с ИрИньёй сЕйгод ишшА не хАживали в лЕсы-то…
ЖОнки, водА-то зарУбила, нет?
ЛУду-то водОй снЕло, не выгОливат…
РЫба-то о сАму берЕжину мырИт.
Странный язык. Вроде понятно, о чём говорят, но слова незнакомые. Так, наверное, до сих пор где-нибудь в архангельской глубинке разговаривают. Моя бабушка, да и моя мама некоторые из этих слов знали, но никак не думали, что это какой-то самостоятельный язык. Говорили «сЕйгод», «нАкося», «шАнешки», «жОнки»… В Поморье женщин бабами называть нельзя. В ответ можно услышать: «Мы-жОнки, а бабами-то сваи забивают».
Поморские говоры (таблички с этими словами показывают гостям, они должны догадаться о значении)
(словарь поморов)
бабушка- игрушка
байна- баня
вертеха- непостоянная, легкомысленная
вызудить- ветром с дождем пробраться до костей
галить- шуметь, безобразничать
заводь- небольшая бухта
зыбка- колыбель, подвешенная на гибком очепе
корга- каменистая мель
лабордан- сушеная треска
лики- иконы
любушка- любимая женщина, но не жена
межень- летнее тихое время, середина лета
молодуха- молодая замужняя женщина
окстись- перекрестись
паужна- застолье между обедом и ужином
прокудить- проказничать
старины- рассказы о далеком прошлом
тоснуть- болеть, ныть
шоркать- протирать
яры- крутояры - крутой некаменистый берег - глинистый
